Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
Совпадая в самом существенном с данными Романа, замечания эти убеждают в том, что «издатель» встретился с Бакуниным по дороге в Берн и виделся с ним через два дня в Женеве. Правда, Гильом полагает, что Бакунин приехал в Лион 15 сентября, сходясь в этой дате с самим Бакуниным[129], а по словам Романа – последний разговаривал с ним в Женеве еще 16 сентября. Но, заметим, донесение Романа от 17 сентября охватывает промежуток времени с 11 до 16 сентября, так что он вполне мог, когда писал его, ошибиться в деталях. Как бы то ни было, это разноречие не может умалить значение всего донесения. Тем более, что в только что цитировавшемся письме Бакунина к Огареву, опубликованном Драгомановым, мы находим другое прямое подтверждение слов Романа. «С деньгами, – пишет 19 сентября Бакунин, – которые ты получишь от нашего храброго кавалерийского полковника, если ты еще не распорядился ими, – поступи следующим образом: 100 фр. отошли Гавирати. Gavirati – Farmacista. 50 фр. удержи у себя для наших деловых расходов, а 100 фр. пришли сюда на адрес Паликса, только не m-me Palix, а м-r Palix (для денег) с приложением письма к Паликсу с просьбою передать деньги m-me Antonie».
Речь определенно идет о 250 фр., которые Огарев имеет получить, даже мог уже получить («если ты еще не распорядился») от «храброго кавалерийского полковника», т. е. от «Постникова»-Романа, который предупредил III Отделение о предстоящем расходе в донесении от 17 сентября.
В том же письме Бакунин просит Огарева: «Нашего хорошего кавалерийского полковника облобызай и передай ему прилагаемую записку в ответ на его письмо».
К сожалению, в нашем распоряжении нет всех донесений Романа за этот интересный период его сношений с Бакуниным. Те донесения, которыми мы располагаем, писаны с большими перерывами. В хронологическом порядке следуют донесения от 11 сентября, 17 сентября и 22 сентября. А Роман, судя по многому, писал в эти дни, несомненно, чаще. Нам поэтому неизвестно содержание писем Бакунина и Романа, которыми, судя по словам первого, они обменялись[130].
Очередное донесение Романа относится к 22 сентября. Он начинает «с письма Бакунина, полученного сегодня Огаревым из Лиона, и которое сей последний, придя ко мне, дал мне прочесть. Начальные слова письма я, – продолжает Роман, – запомнил буквально и их подчеркиваю, – содержание же вообще письма я, конечно, не мог удержать буквально в памяти, а потому передаю его смысл. Вот оно:
«Община» свалилась ко мне, как снег на голову; Постников был прав, восставая против нашей солидарности с Нечаевым (курсив Романа – Р. К.). Затем следует, что Нечаев мерзавец, что Бакунин уже передал Лионскому интернационалу всю суть дела и напечатанное письмо Нечаева, который, раз побывав у Р. (вероятно Palix’a), более не показывается, что Р. рассердился за рекомендацию Нечаева, что он, Бакунин, видит только теперь в Нечаеве дурака и подлеца, что Нечаев замарал совершенно и его и себя, дозволив себе печатную клевету и ложь, что Л. (конечно, Лавров) дал ему 50 р., и т. д. Что касается до моей персоны, то Бакунин предлагает мне вступить в члены Лионского интернационала, но с тем, чтобы я, приехав в Лион, сам прежде присмотрелся к обществу. Вот верная передача тех наиболее интересных мест, которые я мог запомнить из длинного письма Бакунина (он коротко писать не может, – это вы изволите знать)».
При том же донесении он представил подлинную расписку Огарева от 21 сентября в передаче ему 250 фр.[131].
Дальше он доказывает, что Нечаев якобы находился в Лионе, и «хотя дошло до меня известие, совершенно меня убившее, – известие о смерти в течение нескольких дней двух моих детей и об ухудшении здоровья жены», – тем не менее, раз обстоятельства того требуют, он готов отправиться в Лион. «Я могу проехать, – заявляет Роман, – консул французский здесь засвидетельствует мой паспорт (подложный, конечно), а в Лионе я попаду под кров Бакунина».
В Лионе события развертывались с молниеносной быстротой. Дело шло к восстанию. «Обстоятельства снова так быстро меняются и следуют одно за другим, что я едва успеваю писать», – такими словами начинает Роман свое письмо, отправленное 23 сентября. Первым долгом он сообщает в копии полученное им в тот день письмо от Бакунина такого содержания («Этот новый подлинник я оставляю у себя пока, до вашего востребования», – замечает он попутно):
«22 сентября 1870. Лион.
Добрый друг и храбрый полковник.
Посылаю тебе нашего товарища и друга[132] с этим письмом. Прошу тебя верить ему как мне, он человек испытанный, крепкий и верный. Сам старик Огарев приведет его к тебе. Пусть Огарев прочтет тебе письмо, которое я написал ему, чтобы мне не повторять того же самого два раза.
Умри, задуши старого пана Тхоржевского, но достань нам на революционные приготовления 500 р.; или умрем, или отдадим очень скоро. Податель письма расскажет подробное состояние дела, а тебя позовем, когда поставим дело в порядке и восторжествуем.
Обнимаю тебя М. Бакунин».
Затем следует отчет о разговоре его с Огаревым, Ланкевичем и Тхоржевским.
«Огарев пришел ко мне, но без посланца, не зная, как он выразился, будет ли мне это приятно, а потому видеться с ним я буду только сегодня вечером. Уж не Нечаев ли? Прежде чем говорить о письме Бакунина к Огареву, я обязываюсь сказать, что на письмо ко мне Бакунина я объяснил Огареву, что я охотнее дал бы свои 500 р., если бы у меня были свободные деньги, чем быть посредником этой просьбы у Тхоржевского, перед которым я не желал бы стать в обязательные отношения, но, чтобы показать М.А. мою полную готовность, я исполню его желание и к просьбе его, Огарева, присоединяю сегодня вечером и мое ходатайство.
Затем я принялся читать письмо Бакунина к Огареву – и вот что в нем заключается:
1) Передать посланному Ланкевичу написанную Бакуниным и напечатанную в Невшателе брошюру о настоящей французской республике в числе 300 экземпляров для привоза в Лион, а остальные 500 экземпляров отправить в разные города Италии.
Адреса, хотя и приложены, но писаны по-итальянски, а потому их запомнить я не мог, помню только, что отсылка назначена в города – Турин, Милан, Неаполь, Флоренцию и Ливорно.
Оказалось,
