Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
«Повторение катастрофы 28 числа, как полагает Бакунин, вероятно, состоится скоро, и с окончательным результатом бунтовщикам долго ждать нельзя. Главный недостаток у них в оружии, денег тоже нет совсем. Несколько агитаторов отправились в St. Etienne, чтобы привезти оттуда в Лион работников на помощь».
В Лион Роман ездил, главным образом, за Нечаевым, который, по мнению «храброго полковника», должен был там находиться. III Отделение, как можно полагать, требовало от него вторичной поездки в восставший город, чтобы там искать Нечаева, а не Бакунина. Роман отговаривался: «До получения какого-либо обстоятельного известия о Бакунине я не мог позволить себе выехать в Лион[139]. Но сегодня от него получено из Марселя письмо, помеченное 6 октября, в котором он пишет, что дела в Марселе идут не так хорошо, как он надеялся, на всяком шагу дело свободы встречает препятствия, так, 4 числа он был снова арестован на улице из-за подозрения в нем прусского шпиона и только благодаря вмешательству Эскироса (префект) он был освобожден. Эскирос считался самым надежным республиканцем, а между тем он тотчас после лионских происшествий издал циркуляр, по которому ни одна типография не имеет права печатать не только прокламации, но даже и простой афиши без его, Эскироса, дозволения, что прямо даже противоречит декрету временного правительства, освободившего типографии и прессу от всякой опеки. Бакунин в революционных планах своих далеко забегает вперед; надежды его опираются даже на ту революцию, которая, по его мнению, неизбежна во Франции после взятия Парижа и заключения постыдного мира с Пруссиею. Бакунин как будто и сам не доверяет успеху повторения беспорядков в Лионе, но назад идти, говорит, поздно. Об ожидаемом приезде Гарибальди в Марсель (приехал 7 числа, это вы уже, вероятно, знаете) говорит с сарказмом: «Они как будто не в ладу», – что подтвердил и Огарев.
Ввиду всего этого, Бакунин говорит, что на днях выедет в Лион и поселится не в самом городе, но в окрестностях, где Ланкевич ему приготовит комнату. Поэтому, во что бы то ни стало, и я в понедельник еду в Лион.
Преисполненный постоянной иллюзии Огарев, и тот даже сомневается в успехе дела и, покачивая головою, говорит: «Пропадет Мишель без пользы»».
Свой долг исполнить пришлось. Роман, имея теперь сведения о Бакунине, второй раз уезжает в Лион. 18 октября он сообщает из Женевы:
«Из Лиона нельзя было писать – опасно, да и обстоятельства быстро менялись. Я только что возвратился оттуда. Был там арестован, выпущен, и снова префект угрожал арестом, если не оставлю Лиона в 24 часа. Вина не моя. В префекта фанатик красный стрелял 14 числа – не попал. Преступника не поймали. Нечаев был в Лионе, виделся с Ланкевичем, но Бакунина не видел. Уехал обратно в Лондон. При донесении изложу все подробности о нем, полученные от Ланкевича. Бакунин скрывается около Марселя. Мандат издан об его арестовании. В Лион не может еще приехать, но от него все станется.
Префект почти угрозами хотел меня заставить сознаться в солидарности с Бакуниным.
По прибытии сюда застал от Бакунина письма из Марселя. Доказывают отчаяние. Сообщу также при рапорте, – постараюсь написать и окончить завтра.
Я нравственно совершенно убит: много терпел оскорблений, при арестовании народ бросал мне в лицо окурки сигар.
Настроение умов в Лионе самое дикое. Правительство слабо. Революция будет, непременно будет. Сегодня не в состоянии больше писать, – я совершенно убит и расстроен, несмотря на то, что отношения мои к эмиграции после ареста еще должны быть лучше. Девять лет службы, и никто не оскорблял. […] А тут пришлось терпеть оскорбление от подлецов и мерзавцев-французов»[140].
Письма Бакунина, которые агент застал в Женеве, приободрили его. Мелькнула опять надежда через Бакунина разыскать Нечаева. Надежда, однако, запоздала. К тому времени разрыв Бакунина с Нечаевым стал совершившимся фактом.
Вот оба письма Бакунина к Роману, которые последний застал по возвращении своем из Лиона:
Первое:
«10 октября 1870 г.
Пишет мне Оз.[141], что вы все усумнились в практичности нашего дела. Поверили реакционерным журналам и политическим сплетням. Если это правда, то всем вам стыдно. Дело наше дело верное – и мы одержим победу несомненную. Одна неудача ничего не значит, меня не испугало бы и десять неудач.
Дело приходит к развязке, и мы должны соединить все силы, все средства для того, чтобы окончательно победить. Повторяю еще раз, я отдал себя всего этому движению – иду на пан или пропал.
Помогите же и вы, добрый друг и храбрый мой полковник.
Дело общее – дайте нам сколько можете, но непременно дайте.
Твой М. Бакунин».
Второе:
«15 октября 1870. Марсель.
А теперь обращаюсь к вам, добрый друг и храбрый полковник. Все, что вы говорите насчет обязанности русского человека служить исключительно русскому делу, мне кажется несправедливым. Солидарность революционного дела не есть пустая фраза, а истина живая, вытекающая из непреложного факта, но именно, что теперь нет и быть не может отдельных и уединенных национальных революций. К тому же, любезный друг, я давно принадлежу интернациональному делу, и мне было бы стыдно, если бы не принял участия в движении, от исхода которого зависит участь целой Европы, а следовательно, и России. К тому же возвращаться назад не люблю, – пошел – значит иди вперед на пан или пропал. Прибавлю, однако, что я согласен скорее пропасть, чем быть таким паном, как пан Тхоржевский.
Письмо к братьям прилагаю и прошу вас, друзья, переслать его, но с соблюдением всевозможной осторожности.
Твой М. Б.».
«Прилагаю здесь письмо Бакунина к братьям, – добавляет Роман, – я взялся его доставить, якобы при посредстве одного известного мне в Петербурге банкира, и написал даже коротенькое письмо, которое показал сегодня же Огареву. Прошу вас (III Отделение) отправить представляемое письмо по почте».
Просьба Бакунина была и в данном случае в точности исполнена. Представляя отчет Романа и подлинное письмо Бакунина Шувалову, Филиппеус в сопроводительной записке иронизировал: «Не воображает старый революционер, вероятно, что III Отделение доводит любезность в отношении к нему так далеко, что даже наклеивает марки на его письма к братьям». Письмо было отправлено по назначению.
Лионское восстание потерпело крушение. Все вожди его или поспешили покинуть город, или частью были арестованы. Ни один серьезный революционер, кажется, в последующие недели расправы не собирается туда, а III Отделение еще все продолжает искать там Нечаева; и Роману в очередных своих донесениях невольно приходится возвращаться к Лиону.
Глава XI
