Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
В Лион он вызван как энергичный и опытный революционер и хороший оратор. Лионский Интернационал хочет образовать отдельную самостоятельную коммуну или общину для защиты республиканской Франции; рассчитывают, что примеру его последуют Марсель и Бордо. Общины эти, действуя самостоятельно, должны быть в то же время заодно в деле изгнания пруссаков и против воцарения во Франции какой бы то ни было династии. Органом Лионской общины будет газета «Le peuple français souverain». Бакунин намеревается внушить коммуне мысль, что все средства и жестокости дозволяются для истребления пруссаков. Там же образуется особый легион, куда принимают всех, преимущественно иностранцев. Бакунин говорит, что, если надобно будет, то он и сам станет в его ряды, – и хорошо бы сделал: авось бы убили. На мой вопрос о пользе, какую он надеется принести русскому делу, Бакунин сказал, что вдруг в России революции поднять нельзя, но толчок можно теперь дать сильный, ибо если удержится Лионская община, то удержится и республиканская Франция, которая неизбежно должна заразить Италию, славянскую Австрию, откуда один шаг в Россию. Доказательства эти очень общи и слабы, я ему возражал, и вследствие этого Бакунин сказал, что пригласит меня в Лион посмотреть на дело ближе. Из всего сего я усмотрел одно очень ясно: это то, что Бакунину нужна конспирация, какая бы то ни было. Прошедшее его это доказывает: он участвовал в конспирациях всех стран, почти мало заботясь о том, приносила ли эта конспирация ему какую-либо пользу в деле России или нет. Он все еще не отстает от мысли о возможности создать социальную республиканскую Европу и рабочее государство России. Я изучил так хорошо Бакунина, что знаю, что агитация ему нужна как воздух для жизни, что ставит его все более и более в самое смешное положение, например, все жители Локля знают Бакунина, и их потешает очень как фигура его, так и речи, – они потешаются им, но не более. Одно, чего у него отнять нельзя, это дар слова и способность действовать им на толпу в данный момент. В этих видах лионцы его, конечно, пригласили, как члена интернационального их общества.
Прощаясь, он снова просил меня о 250 фр., и чтобы я их передал Огареву для отправления жене. Конечно, я повторил ему мое обещание, припомнив ему однако ж, что я Огареву уже дал 200 фр., еще не возвращенных, а потому сам буду немного стеснен. Отдавая, таким образом, на риск последние деньги, – а извернуться нельзя было, – я остаюсь сам почти ни с чем, а дам я их никак не в видах личной, а, конечно, правительственной пользы. В доказательство я постараюсь их переслать Огареву так, чтобы иметь предлог получить от него квитанцию, подобно представляемой у сего на 210 фр., и вам ее также представлю. Я этого очень желаю, ибо собратья мои по ремеслу за границею часто не заслуживали доверия, – а я не хочу подать и малейшего повода быть причисленным, хотя бы даже временно, к этой категории».
Затем Роман встретился с Бакуниным в Женеве, и разговор коснулся Нечаева:
«Вот что последовало из уст самого Бакунина при отъезде его отсюда в Лион, когда он с Огаревым вчера у меня завтракал. Мы разговаривали о цели поездки Бакунина в Лион, он горячо развил свои революционные идеи и надежды, я холодно ему оппонировал с точки зрения, что я не вижу в этом осязательной пользы для русского дела свободы (оно так и есть). Бакунину это было как будто досадно, что он меня убедить не может, он горячился, ораторствовал словно с кафедры, обратился к прошедшему и сознался, что Нечаев во многом уронил дело. Я, не противореча ему прямо, заметил, однако ж, что услуги подобных людей следует избегать. Бакунин возражал, что людей, одаренных энергиею, прямо избегать нельзя. Я усомнился в энергии Нечаева. Тогда Бакунин сказал мне следующую фразу, которую я передаю буквально: «Он молодец все-таки, сорви голова, таких нам теперь-то и нужно; когда приедешь в Лион, я тебя познакомлю, и ты убедишься, что я прав». Разумеется, я никакого вопроса не вставлял, – он был бы лишний и нелогичен, ибо из слов Бакунина само собою явствовало, что или Нечаев уже в Лионе, или скоро туда приедет. Сегодня же этот вопрос совершенно выяснился, когда Огарев, передавая мне присланный Бакуниным представляемый у сего адрес его в Лионе, между прочим, в разговоре проговорился, что Нечаев уже в Лионе, под протекциею членов тамошнего интернационала (Palix – один из членов), но что он, Огарев, сильно беспокоится, чтобы Нечаев сгоряча не наделал новых глупостей и не втянул бы Бакунина. Впрочем, Бакунин заверял его, что Нечаев поступил в Лионский легион волонтеров, куда отправилось также много поляков и куда отправляется также Озеров. Бакунин поехал по американскому паспорту. До сих пор дела мои здесь идут превосходно. Прошу вас к изложенному здесь сведению отнестись как к самой святой истине. Я горжусь, что на мою долю досталось оно. По получении вызова от Бакунина, я должен ехать немедленно в Лион».
По словам Джемса Гильома[126], Бакунин, хотя и чувствовал себя не совсем здоровым и неспособным на роль руководителя в борьбе, решил, тем не менее, уехать во Францию. В своем письме от 6 сентября к своему другу Адольфу Фохту Бакунин писал: «Мои друзья, лионские социалисты-революционеры, зовут меня в Лион. Я решил переправить туда свои старые кости и сыграть там, возможно, свою последнюю роль». 11 сентября Бакунин приехал в Невшатель, где печаталась в это время его брошюра «Письмо к французу».
