Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
Ваш главный аргумент – трудность, невозможность продажи, но по всем сведениям, собранным из России, все умеют и успевают продавать имения, только вы не успели. Разумеется, что, сидя, сложа руки, в Прямухине, вы не сделаете ничего, но захотите действительно – и сделаете, может быть, с некоторою потерею, что же делать? Для вас будет потеря, а для меня выход из нужды, из минусов – я требую этой продажи, и вы, если хотите быть справедливы, не можете и не должны ее откладывать долее – постарайтесь, возьмитесь дельно за дело, может быть, и потери не будет. Продайте казанское имение, продайте скрылевский лес и выдайте мне мой капитал и Лопатино возьмите себе.
Податель этого письма, человек верный и которого прошу принять как мое доверенное лицо, поможет вам и советом и может быть даже посредником с покупщиками имения. Если не он, то я вам скоро пришлю одного, а может быть двух других. Да и вы сами найдете покупщиков, если только захотите найти.
А так как процесс продажи займет все-таки некоторое время, то я прошу вас о немедленной высылке мне 1.000 р. в счет ли процентов или даже в счет моего капитала, если последний приобрел в ваших руках странную способность не давать процентов.
О средствах верного доставления мне моего капитала переговорите подробно с подателем этого письма. Что же касается до 1.000 р., то пришлите мне их по следующему адресу: Suisse – Bern – Matenhoff – Matenheim. Frau Musikdirectorin Marie Reichel с русским письмом от Авдотьи Калмыковой.
Мария Касперовна Reichel мой друг и жена моего неизменного друга Адольфа Reichel – пишите ей всякий вздор, все, что вам взойдет в голову, только, если вы намерены исполнить мое требование, мою просьбу, т. е. сначала выслать мне через нее 1.000 р. и потом через нее или через другого и весь мой капитал, включите в письме следующую фразу: в такое-то время я вам вышлю столько-то рублей, и вообще все ваши поручения скоро исполню, о чем и извещу вас в свое время. Если вы не захотите сделать ни того, ни другого, скажите ясно, прямо в письме и подпишите его – Авдотья Калмыкова.
Сергей Нечаев в Швейцарии
Я буду ждать вашего ответа два месяца – comme les ouvriers de Paris en 1848, qui avaient fait un crédit de deux mois de faim au gouvernement, и, как эти работники, если в продолжение двух месяцев не получу удовлетворительного ответа от вас, скрепя сердце и уступая напору страшной нужды, сделаю свою июльскую революцию.
Последую совету одного своего хорошего приятеля, который вот уже более года пристает ко мне и предлагает мне продать всю мою долю одному иностранцу, заявляющему готовность выдать мне за нее сейчас же довольно значительную сумму, разумеется, вдвое менее той суммы, которую, по соображениям, я должен от вас получить, я должен только заключить с ним в Италии законный акт продажи всей моей части в нашем общем имении. Покупатель знает очень хорошо, что так как я поставлен вне закона, то этот акт не будет иметь законной силы в России, но он вместе с тем уверен, что вы не захотите отказаться от исполнения священного долга, не захотите скандала, который бы имел результатом вмешательство русского правительства, – вмешательство, результатом которого была бы потеря моей доли для меня, но также и для вас.
Вот крайняя мера, предложенная мне не на шутку моим итальянским другом еще год тому назад. Она так противна всей моей натуре, противна тому старому чувству пиетета, которое сохранилось во мне, несмотря на все, что вы сделали, чтобы убить его во мне, что я до сих пор отвергал и отвергаю с отвращением.
Но, братья и сестра, нужда моя велика – положение день ото дня становится безвыходнее, и если в продолжение двух месяцев я не получу от вас ни денег, ни положительного ответа, я прибегну к этому решительному и последнему средству, которое доставит мне хоть половину того, что мне следует и даст мне возможность хоть сколько-нибудь устроить свое существование.
М. Бакунин».
Гордое и ультиматумное письмо Бакунина сопровождало особое умоляющее письмо его жены, которое приводим по той же копии:
«29 июля 1870 г.
Братья, сестра. Поймите же, наконец, что вы делаете просто невозможным положение вашего брата, вашего друга. Денежная зависимость унижает, деморализует, парализует его во всех отношениях и лишает его всякой возможности жить и действовать.
Вы, которые способны протянуть руку помощи даже совсем чужому вам человеку, зачем же вы забываете своего брата, вся жизнь которого посвящена не его собственным интересам, а служению свободе и правде, и который имеет полное, несомненное право на вашу симпатию и на ваше уважение? Я свидетельница того, как горячо, как неизменно он вам предан, в вас верит, вас любит.
Последнее письмо твое, милая Татьяна, казалось так благородно, так искренно, что мне стало было совестно, что я могла усомниться в вас, но молчание и совершенное забвение, которое последовало за ним, доказало мне, что все сомнения мои были справедливы.
Когда я приехала к вам из Сибири, вы горячо хотели, чтобы я ехала к Мишелю, – не для того же, чтобы обречь нас обоих вместе на голодною смерть.
Братья, сестра, все это какие-то странные недоразумения, но, ради бога, положите им конец и вырвите нас из невозможного тяжелого положения.
Антонина».
По словам Романа, «представляемые при сем письма Бакунина и жены его к братьям и сестре получены мною от Огарева при записке следующего содержания:
1 августа. Мой старый друг не может коротко писать;
кроме того, письмо его жены. Посылаю вам тотчас по получении. О получении известите меня немедленно. Больше писать не могу, ибо боюсь опоздать. Корректуру получил, исправлю сегодня. Обнимаю вас братски и жду известий.
Адрес: город Торжок, село Прямухино, в 30 верстах от города.
Письма прочтите и действуйте.
Все мои вам кланяются».
Тот факт, что, по получении предостерегающего письма Бакунина от 20 июля, Огарев нашел возможным дать такое ответственное и чрезвычайно доверительное поручение «Постникову», неопровержимо доказывает, насколько близки и даже интимны были отношения Огарева к Роману. Они предусматривают известный предварительный и более или менее продолжительный процесс дружбы между обоими лицами. Не могут, следовательно, вызвать никаких сомнений сообщения Романа о взаимных дружелюбных отношениях его с Огаревым. Насколько точны сообщения Романа – вопрос другой, но что так или иначе Огарев с ним заговаривал на
