Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев
Олсуфьевы в начале XIX столетия были близки к Голицыным, Долгоруким, Салтыковым. Дед мой Василий Дмитриевич участвовал юношей в лейб-гусарском полку в Наполеоновских войнах, на полях Лейпцигского сражения. Однажды он видел Наполеона и в 14-м году входил с русскими войсками в Париж.
Дед мой по матери М.М. Обольянинов полковником Преображенского полка сражался под Бородиным, где ему ядром оторвало ногу, и он всю жизнь оставался калекою. Захару Олсуфьеву (боковая линия) и его дивизии поставлен памятник на Бородинском поле и имена его и брата его Николая, обоих Георгиевских кавалеров, — на мраморных досках храма Христа Спасителя в Москве. Этими разными подвигами предков я дорожу и потому об них упоминаю.
Но перехожу к деду. Он рано перешел на гражданскую карьеру. Был Звенигородским предводителем дворянства, московским гражданским губернатором (1838–1840 гг.), а потом остальную часть жизни (с 1840 г. до смерти в 1858 г.) состоял при Цесаревне Марии Александровне, которою был очень любим, был связан с нею самою близкою духовно-интеллектуальною дружбою и был ее светским наставником в православной вере.
Дед мой получил блестящее воспитание от одного умнейшего и образованнейшего иезуитского аббата, эмигрировавшего в Россию. Он в совершенстве владел французским языком, и в [то] же время и по-русски писал превосходным, настоящим русским языком. Он был в близких отношениях и переписке с тогдашним высшим литературным кругом, некоторые из которых имели и тесное касательство ко двору, как Жуковский, Вяземский, Хомяков.
Направления он был консервативного, национально-русского. Имел большие симпатии к староверчеству, которому оказывал покровительство, так что некоторые даже неосновательно подозревали, что он сам был в тайне по старой вере. Один современник (помнится) сенатор Соловьев про него выражается, что он был «коренной московский боярин, упрямый защитник старины и крепостного права». Но так выражается современник-либерал. Вообще же дед был глубоко уважаем в обществе и при дворе. Оом в своих воспоминаниях говорит о нем с сердечной теплотою[20]. Я лично слышал о нем самые теплые отзывы от почтеннейшего графа Константина Палена. А моя тетя по матери Елена Михайловна Всеволожская, прелестнейшая из женщин, которую я когда-либо знал, говорила мне про него, что такого обращения, уютно-ласкового и очаровывающего, которым обладал Василий Дмитриевич, она после ни у кого не встречала. Разве что, говорила она, немного напоминала отца своим обращением дочь его Дарья Васильевна (впоследствии). Дед мой женился очень скромно (во внешнем отношении), но очень счастливо (во внутреннем) на бабушке моей Марии Алексеевне Спиридовой, которую я отлично помню.
Помню эту маленькую кроткую, в глазах нас, детей, важную старушку, окруженную общим почтением детей и внуков. Она была из славной морской семьи Спиридовых, внучка Чесменского победителя[21]. Отец ее, тоже адмирал Балтийского флота[22], жил в Ревеле, где и бабушка получила свое воспитание в лучших благородных традициях того времени: религиозность не показная, а внутренняя, преданность семье, преданность отечеству и монархии. Бабушка была застенчивая, совершенно не придворная, ненавидела блеск и пышность, но в то же время глубоко почтительная к монархам и Царской семье.
Я помню такой эпизод моего детства. Была свадьба нашего дяди Александра, адъютанта Цесаревича Александра Александровича. Цесаревич с Цесаревной после венчания приехали к молодым поздравить их к нам в дом. Бабушка, в то время почти лишенная памяти, всё переспрашивала, «кто этот генерал» — про Цесаревича. Но в минуту расставания, когда Цесаревич прощался, она по старым традициям присела и поцеловала ему руку. Это уже было тогда не в обычае и несколько смутило и Цесаревича и окружающих. Я мальчик (мне было тогда 12 лет) уже зараженный критикой и либерализмом немного посмеялся над бабушкою за это перед нашей старушкой няней. «Напротив, — серьезно и умиленно заметила мне нянюшка, — Цесаревичу это должно было понравиться. Он сразу понял, что это почтенная старушка, сказала она, протягивая на слоге „е“».
Помню бабушку еще в 1868 году в Ницце. Ее чудный выезд-коляска с большими красивыми английскими лошадьми, важного кучера Bernard. Нас маленьких иногда брала бабушка и везла в церковь, и помню, неизменно у нее был кошелек с деньгами для бедных.
У дедушки было семь человек детей: 1) Алексей (р. 1831), 2) Адам (р. 1833), мой отец, 3) Ольга (Васильчикова), 4) Александра (гр. Зубова), 5) Дарья (Моро), 6) Мария (Мейендорф) и 7) Александр.
Они почти все родились в Москве, где в 30-х годах дед мой был Звенигородским предводителем и после недолго — губернатором. Потом, когда дед был назначен гофмаршалом к Цесаревичу, они переселились в Петербург и Царское [Село], где и провели свое детство и юность. В 40-х годах дед купил тот дом на Фонтанке, который и теперь принадлежит нам. Дом этот старинный — XVIII столетия, но он был переделан дедом по проекту известного в то время архитектора Штакеншнейдера (он построил известный дом Белосельских у Аничкова моста и дом Государственного Совета). В 60-х годах к нему был пристроен соседний дом моим дядей Алексеем Васильевичем. А уже лет десять назад мы с братом его надстроили и сделали новый фасад по проекту архитектора Щусева[23].
У деда были большие лесные имения в Брянском уезде Орловской губернии и Рославльском Смоленской, перешедшие к нему от матери из рода Голицыных. По моему подсчету в обоих имениях было до 10 тыс. десятин. Кроме того, у него было подмосковное в Звенигородском уезде имение Ершово, перешедшее к нам в середине XVIII столетия от Салтыковых[24]. В этом имении дед уже сам выстроил прекрасный дом. Потом у него было прекрасное имение в Тульской губернии, село Красные Буйцы, тысяч 50 десятин (от Голицыных)[25]. Далее во Владимирской губернии богатое торговое село Тейково[26] принадлежало ему, ныне проданное уже моим отцом; дом в Петербурге, впоследствии дом в Москве. Вот что было у деда. Богатые лесные имения едва ли в то время могли ему давать значительный доход.
Брат деда Александр Дмитриевич, человек очень умный, благородный и не службист, а так сказать, по нынешнему, «земец», выстроил в своих лесных имениях в свое время знаменитый хрустальный завод, и получал с лесов таким образом большие доходы{16}. Но дед мой был службист, придворный и едва ли много занимался имениями. Всего у него, я думаю, было тысяч 20 десятин земли, но мало
