Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев
Разрыв династии с просвещением сказался и на поколении моего отца, в семье моего отца в семье Олсуфьевых. Старшие братья Алексий и Адам (мой отец) были воспитанниками Пажеского корпуса, выросли в атмосфере двора Императора Николая и были представителями Николаевской военной молодежи; младший Александр, шестидесятник, воспитывался в Московском университете и явился в нашей [семье] пионером «новых идейных веяний». Отсюда начался «раскол» в нашей семье, отозвавшийся глубоко и на моем с братом и сестрой воспитании и судьбе.
Но об этом после. А теперь скажу о семье моего отца и матери.
* * *
Как коротка память о людях по преданию (не по писанию), по живой словесной передаче из поколения в поколение рассказов об умерших. По преданию я слышал рассказы о моем прадеде Обольянинове, о моей прабабушке Дарье Александровне Олсуфьевой, но рассказы краткие, смутные, восходящие за 50 лет до моего рождения, вот и всё! А всё остальное, великое, бесконечное людское прошлое, все остальные тьмы там живших людей — неужели от них нигде ничего не осталось и нигде никогда в будущем не откроется? Сколько счастья, горестей, любви, ненависти, подвигов, преступлений, страстей, молодости, красоты, какое бесконечное множество приключений, событий, неужели всё это только было, а не существует где-то?
Это общее безвозвратное уничтожение явлений, не говорю уже о душах людей, было бы на мое понимание ужасно! Мне хочется думать, что это не так. Мне хочется думать, что как в бесконечных волнах света где-то еще живы в пространстве и Марафонская битва, и всё, что было на земле, так и вся судьба бесконечных людских поколений составляет какую-то длинную непривычную ткань (или фильм) подобно ковру, которая как на ткацком валу видна бывает во время жизни этих людей, а потом уходит куда-то в невидимое (готовый ковер) и будущее есть еще не вытканный ковер, рисунок которого уже намечен Верховным художником, но будет он ткаться, когда родятся эти последующие поколения!
Мы видим только маленькую часть этой ткани, этого фильма, немного знаем в рисунке прошлого, почти ничего в рисунке будущего, а общую окончательную фигуру рисунка мы на этом свете не знаем!
Когда человек умирает, ему поют вечную память! Какая эта была бы насмешка, если бы тут разумелась память последующих поколений! Много, много, если о большинстве людей одно-два, редко три поколения что-нибудь помнят. А после — полный мрак забвения. Какая же вечная память? Профессор, священник [Павел] Флоренский («Столп и утверждение истины») объясняет правильно и глубокомысленно, что мы молимся, чтобы умерший вечно помнил Бога, и чтобы Бог вечно о нем помнил, да помянет их Господь в царствии своем, всегда, во веки веков.
В эту вечность всего надо верить. Всё и вся где-то сохраняется в огромной кладовой у Бога! Это и есть тот вечно ткущийся и исчезающий только от наших глаз, но вечно сохраняющийся ковер (или фильм) истории!
<Дед Василий Дмитриевич Олсуфьев>
Я уже объяснил краткое родословие нашей ветви Олсуфьевых. Из этого родословия видно, что со времени великого Петра Олсуфьевы из заслуженных дворян выдвинулись в первые ряды придворной знати и продержались так в течение шести поколений.
Я сказал: в первых рядах — но не на первых ролях. Мы всегда были на вторых ролях. Ни один из Олсуфьевых не был ни временщиком, ни фаворитом, ни государственным деятелем первой величины. Екатерининский Адам Васильевич по природным дарованиям мог бы занимать самые первые роли, но, как говорит один современник, он был сибарит, любил покушать и любил держаться компании ниже себя стоящих людей. (Про Адама Васильевича саксонский дипломат Гельбиг[19] выразился: «Знаменитый и талантливый статс-секретарь Екатерины», а другой иностранец: «Умнейший человек при дворе Екатерины [II]»{15}.) Последняя черта примечательна, ибо повторяется потом в последующих поколениях. Олсуфьевы всегда предпочитали спокойную легкую жизнь сибаритов мукам честолюбия и карьеризма. Они не блистали (в нашей ветви) и военными доблестями, хотя некоторые из них и начинали по обычаю времени с военной службы.
Они были сибариты, но никогда не были богачами, зато никогда и не разорялись. Они были первыми чинами двора, но никто из них не был Андреевским кавалером. Они были всегда свои люди при императорах, но никогда на первых ролях. Они всегда спокойно сидели во втором-третьем ряду придворного партера. Я считаю наш род очень типичным представителем высшего служилого дворянства при императорах. Они были непрерывными домовладельцами города Петербурга со времени его основания: первый дом Олсуфьевых при Петре и Елизавете был на месте нынешнего Эрмитажа. Имения Олсуфьевых были ими не купленные, а жалованные от царей или перешедшие в род по женской линии. Так, большинство имений Олсуфьевых еще в XVIII столетии перешли в наш род от родов Голицыных и Салтыковых.
Толстой («Отец Сергий») делит высшее общество на четыре категории: 1) богатые и придворные; 2) придворные, но небогатые; 3) богатые, но не придворные; 4) небогатые и не придворные. По этой классификации Олсуфьевы несомненно были непрерывно в течение шести поколений в первой категории. Но в этой первой категории они никогда не были ни в первых рядах вельможества, ни в первых рядах исторических фамилий. Назову для примера богатейшие исторические фамилии: древние — Шереметевы, Голицыны, Куракины; XVIII столетия — Орловы, Шуваловы, Панины, Апраксины, Зубовы, Воронцовы, Бобринские, Разумовские. Они были во вторых рядах первой категории, но настоящие столбовые, с постоянными корнями в крупных земельных владениях, на службе у царей; они не были случайными.
Если категории высшего общества по Толстому применить к его «Войне и миру», то к первой категории надо отнести семью Болконских, Безуховых, Куракиных (Олсуфьевы по службе как карьере и среднему богатству приближаются к семье князя Василия Куракина). Типичный
