Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Итак, завершился для нас короткий, в сравнении со всей жизнью, но очень важный её отрезок. Для меня эти три студийных года были бесценными. Прежде всего я определилась в том, быть мне артисткой или нет. Поняла, что для этого у меня недостаточно таланта, а главное, не было всепобеждающего желания всё поставить на карту ради существования на сцене. А может быть, Пётр Михайлович выбил из меня это желание. Трезво оценивая себя, могу сказать, что у меня были актёрские способности (это и другие признавали). Была органичность тогда, когда роль внутренне со мной совпадала. Но я явно была не из тех, кто может сыграть всё. Перспектива всю жизнь выходить на сцену меня уже не прельщала. И в то же время я безмерно благодарна судьбе, что в моей жизни была студия. Она во многом сформировала меня, моё отношение к делу, к людям, а главное, подарила друзей на всю жизнь. За это спасибо студии и, конечно, Петру Михайловичу Ершову – её основателю!
Интернациональный студенческий театр
Вскоре после этих событий те, кто ушёл от Ершова, оказались в клубе МГУ на Ленинских горах. Не помню точно, каким путём. Работать туда режиссёром на последнем курса института культуры пришла Люда Дмитрова, ставшая Никифоровой, а фактическим руководителем вновь организованной студии стал Никита. Было решено организовать Интернациональный студенческий театр (ИСТ), в отличие от студенческого театра, существовавшего в старом здании МГУ на Моховой. Объявили набор. Пришли интересные, образованные и способные ребята и девочки – студенты разных факультетов МГУ. Среди ребят выделялись Валентин Криндач, Слава Буевич, Володя Рокитянский, Гера Ниц, который учился одновременно на двух факультетах МГУ. Виктора Шахсуварова все звали Князем из-за его вроде бы княжеского происхождения из курдов. Курдский князь московского разлива. Со всеми ребятами он был только на «вы». Среди девочек наиболее заметны были Маша Пятина, Люда Кастомахина, Наташа Крако-польская. Пришли иностранцы, учившиеся в МГУ. Среди них были два словака, две немки, африканцы. Вот такой специфический коллектив организовался. Естественно, что коллектив, в котором были иностранцы, не остался без внимания соответствующих органов.
Как-то в студию пришла норвежка. Довольно блёклая дама в возрасте, владевшая в Норвегии магазином одежды. Сама была одета весьма скромно. После смерти мужа, чтобы не впасть депрессию, решила найти себе новое занятие. Чему конкретно она училась, приезжая в СССР в рамках культурного обмена, я не помню. Видимо, что-то связанное с театром. Она учила русский язык и немного говорила на нём. Дружелюбная тётка с трудно выговариваемым норвежским именем, в переводе означавшим Вера. Мы звали её фру Вера. Она привозила из Норвегии мешок игрушечных троллей – смешных курносых и лупоглазых созданий с косматыми рыжими волосами, и всех ими одаривала. В одну из суббот мы, как обычно, сидели у Адолевны. Была и фру Вера. Пили чай, разговаривали, шутили. Фру Вера, наивная душа, видимо, решила, что мы обязательно должны жарко спорить о жизни, о политике. Бывало, конечно, и спорили, но в тот вечер спорить было как-то не о чем.
А она настаивала: «Ну почему вы не спорите? Спорьте!» Стояла весна, окно в комнате было распахнуто. Я сидела у окна, отодвинула штору, выглянула. Напротив окна стоял ничем не примечательный мужчина средних лет, в костюме и шляпе, и сосредоточено рассматривал цветущее дерево под окном комнаты. Я сказала: «Спорьте, спорьте, тут ещё один внимательный слушатель есть!» Через несколько минут выглянула снова, мужчины не было. Так что то ли фру Веру, то ли нас пасли.
Никыч каждую неделю обязательно ходил в баню париться, как он говорил, для здоровья. А душ – только для гигиены. В парилке с ним свёл знакомство молодой парень. Никыч привёл его к Адолевне. Симпатичный парень, как он сказал, токарь. На работягу он явно был не похож. Довольно долго каждую субботу, не пропуская ни одной, он приходил к Адолевне, сидел, молчал, слушал, мило улыбался. О себе ничего не рассказывал, а мы не расспрашивали и ничего о нём не знали: где работает и живёт, какая у него семья. Уходил с последним гостем. На один из моих дней рождения, который отмечали у Адолевны, подарил мне набор пластинок с оперными ариями. Кто-то из наших ребят однажды встретил его среди белого дня на Новом Арбате у Дома книги в компании таких же, как он, «токарей». Спросил: «А чего ты не на работе?» Тот, имея вид человека, застигнутого врасплох, что-то неуклюже стал объяснять. После этого у Адолевны он не бывал. Исчез, как в воду канул. Рассудив, мы решили, что он был «засланным казачком».
В Интернациональном студенческом театре был поставлен спектакль «Белая болезнь» по пьесе Карела Чапека. Из прежних студийцев в нём были заняты Юра Володин, Никыч, Вероника и я. В пьесе людей поражает тяжёлая неизвестная неизлечимая инфекционная болезнь, первыми признаками которой являются белые пятна на коже. Заболевших людей изолируют в специальные лагеря, разлучая семьи. В конце концов заболевает сам правитель страны, издавший этот указ. На мой взгляд, эта пьеса пророческая. В ней предсказана ситуация со СПИДом, когда общество чурается больных, а заболевших детей изолирует.
По-видимому, для оправдания названия «Интернациональный» был поставлен следующий спектакль по американскому киносценарию – «Скованные одной цепью». По нему сделан замечательный американский фильм. Из тюрьмы бегут двое заключенных – белый и чёрный, скованные общими наручниками. Они ненавидят друг друга, но по ходу действия вынуждены помогать друг другу и в конце становятся друзьями. Их обоих поймали. Один из них мог бы спастись (от общих наручников они уже освободились), но видя, что другу не спастись, тоже сдаётся
