Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
Внутренние противоречия в стране огромны и неисчислимы. Мы все стоим по разным сторонам интеллектуального, имущественного, национального фронтов. Мы не понимаем друг друга и часто даже не хотим понять. Мы, с одной стороны общества, суть концентрация природного, родового и материального, а с другой – приоритетов личностного, резонерского, расчетливого «благомыслия». Только для художника-повествователя всякий конфликт – это повод к творчеству, ведь давно известно, что в основе драмы и лежит конфликт, это и потрясает зрителя и читателя. Но ведь и «война эстетик» есть продолжение войны гражданской.
Это если говорить о внутреннем противостоянии по линии «Восток – Запад», о столкновении «азиатчины» и «европейщины» внутри общества. А также и в каком-то измерении «истинного» и «наносного». Но для судеб мира куда важнее внешнее – геополитическое измерение. И оно куда в большей мере интригует нас, «россиянских», то дикарски пугливых, то доверчивых, чем западный мир, который после перестройки воспринимает нас как абсолютный арьергард человечества.
И вот тут, во втором «Брате», Балабанов по привычной схеме задает на пустом месте драму, какой она и готова всегда представляться обывательским массам. Противопоставляя «порочному Западу» (в лице Америки – с ее «идеей денег») нравственную планку «правды-силы». Ничего не сообщая зрителю, что она там давно уже есть и своя (Choose the right) – и поди докажи, что хуже. Вытаскивает из подсознательного всегдашние архетипы о «злокозненной Европе».
Впрочем, тут у него есть и позитив: в этой попытке он беспардонно трясет двухсотлетнюю бороду наших славянофилов и последующих почвенников, которые были убеждены, что придет время – и мы в своей культурной особости еще и высокомерному Западу укажем путь к духовности и нравственному спасению. Во времена его «Братьев» Россия еще не заслужила роли изгоя, и «диалог с «американцем» о сущностях мог выглядеть вполне убедительным.
Правду Балабанов соединяет с любовью к Родине. Таким он видит своего героя. Здесь он смело отодвигает в сторонку первичный тезис у тех на Руси, кто видел дальше, а именно: Прекрасная вещь – любовь к Отечеству. Но есть нечто еще более прекрасное – любовь к истине… Патриотическое чувство в 90-х задавлено, и здесь он реализует светлые чаянья обманутого простонародья. Только Данила Багров – сам себе «социальный лифт», еще несколько лет – и главный герой «Брата» станет рядом с теми «строителями новой жизни», что выведены режиссером в «Жмурках». И если не выйдет в олигархи первого ряда, то во второй-третий уж точно пробьется.
Но любовь к Родине у «нового русского» и тем более у властного олигархата далеко не всегда равна патриотизму простого русского человека, низового, корневого, «неприхватившего». Что греха таить, зачастую она остается инструментом реализации потаенных замыслов правящего класса – в ситуации, когда Запад вдруг стал отстраняться от новорусских визитеров, требовавших безвизового въезда для присных и режима благоприятствования для своих капиталов. И в каком-то смысле «русская идея» может и спародировать самое себя, а может и дискредитировать, даже уничтожить. Не будет преувеличением считать, что скажи мне, американец совпало со знаменитым остережением – замучаетесь пыль глотать. Вот разве что у режиссера это было спонтанное высказывание, да и не видел он далеко – куда все зайдет…
И ведь по-своему вполне справедлива и версия о том, что Ельцина привел к власти русский национализм. Мостя благомыслием гать к новому «инферно». (Как некогда царицу Анну привели благие намерения национально мыслившей знати из Верховного тайного совета.) А на деле этот «национализм» оказался недогадливым простецом. Привел, вытер ножки и вежливо постоял в сторонке, не решаясь вступить в парадную залу – и вручая на подносе эстафетную палочку разряженному дворовому лакею. И некоторые из активных деятелей эпохи «из русачества» с сожалением признавались потом, что невольно способствовали деструкции стабильного развития страны.
И вот так оно все, не без культурной поддержки в том числе и Леши Балабанова, пришло со временем к торжеству уже «национализма» или «традиционализма» в новой редакции, то есть во многом ненастоящего, фанфарно-эклектичного, с приставкой псевдо-, исходящего не столько из чаяний народных, сколько из животных потребностей превратно понятого этатизма. И в итоге сама взявшая верх «силовая сфера», будто бы исповедующая некий консерватизм и традиционализм (а Запад неустанно долдонит – «русский национализм»), мутировала в нечто неспособное к ведению глубоко просчитанного и взвешенного внешнеполитического курса, не говоря уже о крайних социальных диспропорциях внутри страны. Из встреч с людьми и прочих впечатлений за долгие годы у меня сложилось мнение, что именно наша deep power, как и «силовая сфера» вообще, были антисоветизмом индоктринированы на всю катушку. А раз оно так, раз вышиблены некие логические связки и есть провалы в понимании собственной истории, то и действуем соответственно. Конечно же, не говоря уже о специфических имущественных интересах «элит», соразмерных океанским яхтам и месторождениям полезных ископаемых…
Прокляв социализм, мы не стали моральными поводырями ни для кого из отпавших сателлитов. Как и привлекательной социально-экономической моделью не сподобились стать. Мы удивляли мир в петровские достославные и потешные времена, неслись снежным комом в екатерининском веке, подминая и налепляя на себя окраины и простого мужика, столетие влачились в лаврах Венского конгресса – осыпавшихся, но все же духоподъемно-освободительских, потом взорвались сверхновой в 1917-м и обольщали сиянием надежд страны третьего мира, порождали антиколониальные революции и экспортировали социалистическую демократию… Победили фашизм, наконец…
А сейчас мы кто? Кто мы такие, чтобы вести или увлекать за собой других?
Ответ знает ветер…
Вот и выходит, что сейчас мы можем только одно… и это одно – Враг у ворот! Продавать или дарить это сложно – хотя самих себя убеждать пока еще, конечно, можно…
И за неимением иного наш новый патриотизм нанизывали в том числе и на лешин «бриколаж», который он и сам считал потом поделками, что предпочел бы переснять иначе. Он и сам, напомню, говаривал вслед, что «Брат» был проходным этапом в его творчестве… А ведь я хорошо помню, как Лешка часто кричал в молодости, когда у него появлялась какая-то заманчивая идея: Это будет Америка! Так и было, Америка вообще-то в те годы
