Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
Вот он утверждает, этот американец из мормонского штата, которого судьба закидывала в мой родной нижегородский иняз, что, с балабановской точки зрения, беда в недостатке сакрального. Отсылаясь, предположу, к популярной у внешних интеллектуалов книжке М. Элиаде «Сакральное и профанное» (иногда она цитируется как «Сакральное и мирское»). Уайт подчеркивает, что «Балабанов отверг потребительскую культуру российского капитализма и медийные образы российской демократии», что создает свои приемы, «чтобы отобразить патологию постмодернизма»…
И при этом ссылается даже на известного русского психиатра конца XIX – начала XX века Павла Ковалевского. Русские психиатры той плеяды сетовали, что шедшая на смену прежней новая культура мирского материального с ее индивидуалистической сутью вела к деструктивным последствиям для общества. А стремление к достатку, как проявление стяжательства, изнуряла умы и тела. И вот эти-то перенапряжения и могли провоцировать дегенерацию.
В итоге: «Балабанов намеренно изображает современные технологии, чтобы подчеркнуть мысль о том, что общество может быть технически развитым, но духовно и физически выродившимся. Будь то симуляция 1890-х или 1990-х, его критика остается актуальной, поскольку российская национальная патология так и не была излечена».
Да, Ковалевского упоминать и стоило бы, одна его обстоятельная работа, посвященная патологиям личности Ивана Грозного, чего стоит. Но, заметим попутно, он же как специалист вполне сурово судит и о такой неприятной болезни, как эпилепсия. Возможно, он бы как раз усомнился в способности больного художника ставить диагноз эпохе.
Мораль в «Уродах» у Балабанова проста – и она повторяет сентенциозный опус Руссо (рассуждение, почерпнутое, впрочем, еще у древних). Развитие наук, искусств и ремесел утверждению духовности не способствует. Напротив – наполняет жизнь человеческую соблазнами и только развращает двуногих. Всякий русский интеллигент именно с этим имя Руссо и связывает (в пределах своей банальной эрудиции), а вовсе, скажем, не с «Новой Элоизой» или «тэпэ».
Да – чего ж не согласиться, об этом и фильм «Про уродов и людей»… Это в человеческой природе – на все новое тут же первым делом набрасывается порок. Главный совратитель – немец, он из внешнего технократического мира, и традиционное российское общество по своей автаркической природе становится жертвой стороннего совратителя. Принцип все тот же: мы – безвинные прекрасные душой аборигены, пострадавшие от экспансии порока извне. Так всегда и бывает, когда народы нашей ойкумены, веками сосуществовавшие в ладу, переходят к хищническому укладу, тут и взаимным упрекам несть числа. Так и Олжас Сулейменов, весьма известный у нас когда-то деятель культуры, винил русских, было время, что спаивали казахов водкой, что разрывали казахские земли ядерными взрывами-испытаниями на огромном пространстве Семипалатинского полигона…
(На сайтах американских сторонников «белого протеста» можно прочесть, что порнографию там внедряли евреи. Балабанов это знает, но понимает, что «катить на евреев» в двух подряд кино будет явным перебором, поэтому и «немец».) И слава Богу, и замечательно, хорошая тема к осмыслению, но эти вот голые дамские попки в соприкосновении с пучком хворостин – это уже его, лешино, дополнение к великому Жан-Жаку…
Сочувствие к слабым, нестойким, патологичным – по-своему, конечно, хорошо, гуманистично. Вот говорят – как горькая пилюля… производит омерзение – но будто бы воздействует во благо. Так не воздействует же, хотя бы и предположительно могло бы – потому что лечащего вещества в ней нет. Да и в чем тут морализм опять же? Тут все больше о фрустрациях…
Сошлюсь на чужие слова, ибо отстраниться хочется и опосредовать чем-то его тяжкую вязкую субстанцию киноматериала – хотя и не писать об этом нельзя. Один из рецензентов кино так заключил свое мнение о фильме «Морфий»: «Главному герою делают минет, после чего он отправляется блевать в соседнее помещение – таков балабановский подход к булгаковской прозе. Разумеется, никакого сострадания к персонажам, столь характерного для рассказов Михаила Булгакова, у Балабанова нет и в помине…»
И вроде бы лестно, что там нас за границей большими умниками вместе с мэтрами киномодерна считают, только, увы… Главная идея за всеми этими дискурсами все та же: он был талантливейший художник, потому и любил провокации, а все его кино наполнено многозначительными аллюзиями, пастишами – если на модном искусствоведческом сленге. А как же иначе, такая уж нелегкая работа у патологоанатомов русской души… Ну, как им не верить…
Не буду спорить – есть у Балабанова и сквозные темы, иной раз почти навязчивые. Одна из них – метареальность кино, «кино в кино» или «кино про кино». Речь, в общем, о «сделанности» реальности, самой истории, подконтрольности режиссерской воле. Как в его ранней короткометражке «Трофим», например (там и сам Герман роль сыграл), в других его кино. Ну, так и что? Стоило ли вообще огород городить, чтобы все «шесть соток» засеять такой тривиальной идеей?
Вот, оказывается, побывал наш моралист когда-то в Гамбурге, где что-то собирал для своего «Замка»… и пошел почему-то, скажем, не в церковь, а в музей эротического искусства, где показывали порно столетней давности (когда б вы знали, из какого сора). Это так запало ему в душу, что он придумал «Про уродов и людей». Вот поэтому-то, кстати, у него и немец главный совратитель. Мы-де сами чисты по природе…
Фредерик Уайт упорно гнет свою линию в «бриколаже русского кинорежиссера»: «…балабановский пастиш российских порнографов эпохи декаданса каннибализирует современные технологии фотографии и кинематографа, чтобы составить из имеющихся элементов постмодернистскую картину извечной российской патологии и дегенерации постсоветского общества».
А может, я слишком пристрастен к ученому мужу из Америки? Он и в самом деле в корень зрит? Может, и адептам «русского направления» стоит прислушаться к его мнению? Леша Балабанов с упорством отчаяния проклинал из фильма в фильм наши «извечные патологии», тогда как все мы должны были думать, что это просто творческая манера такая, а на самом деле его вдохновляет пафос созидания, пафос стояния за великие нацсмыслы, что он вообще суть реинкарнация Хомяковых и Аксаковых.
В числе разного рода общих мест по поводу кино приводится и сравнение режиссером природы кино и телевидения. Что кино отражает жизнь, но не влияет на людей и на их жизнь, в то время как телевидение нацелено на промывание мозгов и делает это довольно успешно.
Берусь доказать обратное про кино, даже и не прибегая к словам про «важнейшее из искусств», сказанным основателем советской страны, проклятой Лехой. Рассказ этот я слышал
