Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
Сам Есин написал о любимом человеке, уже ушедшем из жизни, что у нее был ум страстного аналитика искусства, которому она и отдала свою жизнь. В «повести воспоминаний» о ней («Валентина. Попытка реконструкции образа жены писателя») он неизбежно возвращается к ремаркам о том, что жена всегда была далека от забот быта, что не присуще большинству женщин. Но была человеком волевым и прагматичным, деятельным. Можно предположить, что в семейном дуэте писателю в чем-то выпала роль ведомого. Есин пишет, что однажды, еще в советское время, жена без его участия решила вопрос его перевода на работу в радиокомитет…
А с другой стороны, в своих писательских дневниках конца 90-х Сергей Есин в нескольких местах намекает на негласное присутствие в сферах около культуры небезызвестной Наины Иосифовны. Та видела свою задачу в том, чтобы подкреплять «дело мужа» с доступной ей стороны, оказывая влияние на культурные процессы. Есин приводит интересный факт, о котором ему поведал человек театра и друг семьи Борис Поюровский… Когда он, Поюровский, был на поминках Марии Мироновой (замечательной актрисы и матери Андрея Миронова), которая завещала свои вещи и квартиру музею Бахрушина, подошла Наина Иосифовна и сказала: «Все-таки надо сделать так, чтобы все досталось дочке, Маше…» Речь шла о внучке Мироновой, не менее замечательной актрисе, дочери Андрея Миронова.
Пусть по-человечески это было бы, возможно, и справедливо – но тут речь об еще одном свидетельстве того, что закон «семья» видела именно как известную часть упряжи в своей барской конюшне, а не что-либо иное.
Этот экскурс в сторону Сергея Есина связывает с предположением, что и ему мог быть подан по личным каналам сигнал о необходимости продвижения нового кино Алексея Балабанова. И нашлось кому подсказать, и он сначала согласно кивнул, и первая реакция Сергея Николаевича была связана с атрибуцией «замечательный». Но вот проходит какое-то время, и писатель видит уже в Балабанове иное: Это о мальчике-киллере, которого современная жизнь ведет по сегодняшней дорожке. Его природная нравственность выражается в специфических формах – он убивает… И писатель понимает, что за этим кино вовсе не та позиция обличителя и диагноста эпохи, которая, как ему показалось, проступает в кино «Про уродов» из проекции в эпоху начала кино в России. Что тут, в «Брате», конъюнктура однозначна – что все как раз напротив, в поддержку этой порочной «новорусской» эпохе. И это осмысление уже резко меняет отношение писателя к предмету. Что ж, остается посокрушаться: даже умудренному опытом и вполне объективному аналитику порой бывает трудно освободиться от шор или пристрастий, которые ему навешивают другие.
Вольно или невольно – Балабанов преломил в своей творческой призме древнюю нашу коллизию – «славянофилов» и «западников», уже на новом витке исторической спирали, в меру отпущенного ему понимания и личностных свойств. Как, собственно, и все мы, постсоветские, и «либералы», и «почвенники» – каждый со своей стороны.
Все та же «дихотомия» – только в современном киношном виде, с преломлением «славянофильства» в национальное, родовое, охранительское, от стихийного витализма исторического бытия народного и даже от бандитского стяжательства недавнего… И западничества – в формат уже и не западничества как позиции в пользу европейскости мироустройства, каким оно было двести лет назад в пору сентиментализма и романтического периода становления, а тяжкой критики патологий «особого пути» России.
На первый резюмирующий взгляд режиссерское «эго» неустанно трепещет в невозможности выбора. Балабанов пытается встать над схваткой этих общественно-политических начал – в основе своей духовных, но скользит по поверхности, не зная, за что зацепиться. А с другой стороны, давно уже есть и манифест, и он сформулирован самой прокофьевской музыкой в логотипе СТВ. Музыкой невероятно экспрессивной. Тема «Поручика Киже» – сама в себе и пародия, и философское кредо, и толстый намек на исторические обстоятельства России. России – как «страны-сфинкса», как «энигмы», как неверного, несущностного. От «Поручика Киже» – к мысли о России как выдумке, как «химере», случайности…
А ведь на самом деле – теперь мы пребываем в «треугольнике». Есть и третья сила – от левопатриотического протеста, скажем, от зюгановской партии коммунистов, проклятой Лешей Балабановым. (Местами комфортно закосневшей в своей нише и, подобно Гобсеку, почивающей на коллоидной теплой массе остывающих идейных авуаров – ни шагу в сторону, здесь все же теплей и привычней. И не только идейных, но и материальных. Свидетельствую отнюдь не из мести как человек, давно изгнанный из левой прессы, но вполне объективным взглядом на вещи. За державу обидно, за социальную мысль. Еще недавно она одна у нас и была, эта партия, потом породила две другие, но сохранилась и сама.) И речь уже нужно вести не о «диалектической триаде» в разрешении противоречий, а о «квадриаде». Другими словами, ситуация усложняется – и внутри каждого из этих общественно-политических феноменов еще куча производных и неизвестных. Впору суперкомпьютер подключать… А Леша просто-напросто исключил этот «третий фактор», взял и выкинул «коммунистическое прошлое» на помойку истории. Он не любил сложных дискурсов, он был мастер коротких решений.
И еще знал цену конъюнктуре, не устану повторять. Знал, чего от него ждет идущая в гору эпоха стяжания. А конъюнктура держала в уме простейший расчет – и в стане околовластного русофильства, и в лагере либерализма: пусть он в чем-то и проявляет себя как националист (и так скорее поверят «тради» в его преданность «русской идее»), но гораздо важнее при этом иметь его при себе антикоммунистом. Но ведь «русская идея» – это, прежде всего, мысль о всеобщем спасении, она – в искании добра и вселенской гармонии, а такой мысли у него не было. Даже в последнем фильме не было – исторгавшем отчаяние.
Да и что дал «русской идее» Леша Балабанов? Он что – сплотил страну в братском единстве? Указал новые смыслы – берись за оружие, отстреливай негодяев, отстаивай себя? Или вывел из уныния и путаницы в душе, нестроения в государстве? Так нет же – его и аналитики кино толкуют как изобразителя распада, нового русского «шиваиста». Но и по поводу вселенской гармонии, то бишь либеральной по сути идее, тоже ничего не сказано. А сказано одно: смотрите, ой как страшно…
Вот взять, допустим, Вадима Кожинова, ставшего знаменем «русской партии» в ее нынешнем виде. Он ведь открыто декларировал: Да – я антикоммунист, но иду за коммунистами… Такая вот диалектика… А был ведь националист и монархист.
