Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

Надо быть осторожнее с народным понятием «играть свадьбу»! Подумай: что это за «игра» такая, в основе которой причитания? Мало того, что свадебные – еще и «похоронная» версия! С территорией же – просто «могуче». Ведь для того, чтобы представить обряд от междуречья Сухоны и Юга до верховьев Кокшеньги, потребуется, возможно, около десятка самостоятельных сборников. И до тех пор, пока такая работа не будет выполнена, никакой речи о всеобъемлющей «музыкальной драматургии» какой-либо местной «свадебной игры» быть не может». Я тогда подумал: «Похоже, он все-таки преувеличивает. Сказал бы «три-четыре сборника», а то сразу «около десятка». Не многовато ли?» Однако с первых дней совместной экспедиции мои заблуждения развеялись сами собой.

Процесс подготовки был достаточно спокойным, хотя и не без обычных будничных заморочек. В конце концов Б.М.Добровольский оформил на имя Дмитрия Михайловича официальную бумагу от Музфонда и мы отправились в экспедицию.

Еще до отъезда Дмитрий Михайлович предупредил, что не потерпит никаких проволочек. Поэтому по прибытии в Вологду мы посетили Отдел культуры, в тот же день самолетом отправились в Тарногский Городок, отметили командировки в Райисполкоме и к вечеру прибыли в Илезский сельсовет. Здесь мы остановились в деревне Мичуровской у Аграфены Фроловны Другашковой и, несмотря на изрядную усталость, немедленно начали работу. Поскольку рядом с Аграфеной Фроловной, одной из сильнейших местных «песельниц», жила ее подруга Анна Павловна Попова, по моим летним впечатлениям – человек такой же феноменальной одаренности, как и Аграфена Фроловна, собрать их вместе не составило никакого труда.

Уже во время первого сеанса, который продолжался несколько часов и закончился поздней ночью, мне пришлось начисто отказаться от музыковедческих амбиций. Дмитрий Михайлович подробнейшим образом записывал обряд от начала до конца, вновь и вновь возвращаясь к узловым моментам, постоянно выявляя новые детали. Его интересовало все: время суток, когда происходит действие, планировка избы и то место, где совершается обряд, участники, их одежда, репертуар и многое другое. Совершенно новым для меня оказался поиск соотношения светской и церковной обрядности в свадьбе в целом, а не только в обрядности венчального дня.

На следующий день Дмитрий Михайлович продолжил опрос Аграфены Фроловны, а меня отправил к Анне Павловне для перезаписи причитаний некоторых узловых элементов обряда. За неделю пребывания в Илезском сельсовете мы лишь в двух случаях работали вчетвером – в первые дни в деревне Мичуровской и на заключительном этапе, в деревне Мартьяновской. Все остальное время – либо по индивидуальной программе (Игорь Серый, например, по заданию Дмитрия Михайловича делал фотографии и выполнял зарисовки), либо парами. Мне же непосредственно с Дмитрием Михайловичем довелось записывать Степаниду Парфентьевну Дружининскую (д. Окуловская) и Марию Ивановну Бабкину (д. Грибовская). Не могу умолчать о том впечатлении, которое произвели на Дмитрия Михайловича исполнительницы из деревни Мартьяновский. «Они поют не хуже варзужанок! – воскликнул он, когда мы после очередного сеанса вышли из избы. – Надо бы их записать на пластинку».

В Верх-Кокшеньгском сельсовете, куда мы перебрались после Илезы, работа пошла значительно быстрее. Оттуда мы с Дмитрием Михайловичем добирались до поселка Айга, где жили две прекрасные причиталки – Мария Михайловна Лаврентьева и Ираида Осиповна Евсеева. К сожалению, Мария Михайловна зимой чувствовала себя неважно: сказывался возраст и обострившиеся старые болезни (правда, и в таком, далеко не лучшем своем состоянии она произвела очень серьезное впечатление). Зато Ираида Осиповна за два дня работы «обрушила» на нас такой поток информации, который поразил не только меня, но и самого Дмитрия Михайловича. Однако не обошлось без курьеза. Помню, по завершении последнего сеанса с Ираидой Осиповной я был очень доволен результатом, а вот Дмитрий Михайлович выглядел почему-то задумчивым и даже несколько сердитым. Причина оказалась в том, что я, по мнению Дмитрия Михайловича, несколько переусердствовал. На мой вопрос, почему он такой мрачный, последовал весьма поучительный ответ: «Не забывай, что все те люди, с которыми мы общаемся, никому из нас ничего не должны. Оставь свою «профессиональную» демагогию для фольклористов. Они это любят. Ты на глазах превращаешься в машину, а еще долго работать. Так что давай-ка очеловечивайся!»

Не могу умолчать еще об одном любопытном случае. При работе в деревнях Верх-Кокшеньгского сельсовета пришлось восполнять некоторые недоработки летней экспедиции, связанные с записью сложных опевально-причетных комплексов местной свадьбы. Когда в одной из деревень мы обнаружили группу весьма сильных причиталок, я решил несколько раз продублировать на магнитофон некоторые исполнительски наиболее сложные и совершенно принципиальные фрагменты обряда. Это, конечно же, потребовало значительного времени. Дмитрий Михайлович вначале попытался меня урезонить, но после третей неудачной попытки перевести работу в русло записи последования свадьбы довольно громко вынес свой вердикт: «Он сумасшедший!»

Замечу, что запись обряда, выполненную от группы взаимно дополняющих друг друга исполнителей, Дмитрий Михайлович рассматривал как наиболее достоверную. Поскольку я в своем «музыковедческом усердии» такую запись все-таки сорвал, то во время всей работы следующего дня должен был вести себя прилично, ни в чем и никак не нарушая плана этнографического опроса. Впрочем, «не очень по-человечески» (по определению Дмитрия Михайловича) я повел себя на следующий день в деревне Борисовской при работе с Прасковьей Ивановной Трапезниковой, Евдокией Ивановной и Агнией Матвеевной Салтановыми. Но это, к счастью, никак не повлияло на выполнение полноценной записи последования обряда.

В деревнях Озерецкого сельсовета, которыми завершалась верх-кокшеньгская часть нашего маршрута, работа сложилась весьма удачно благодаря наличию хороших знатоков обряда в деревнях Евсеевская и Михайловская. Я обратил внимание на то, что Дмитрий Михайлович уже здесь начинал делать некоторые наброски для будущего описания обряда. Несколько изменились его вопросы к исполнителям: теперь важно было установить различия в последовании свадьбы по трем кустам деревень. После того, как были составлены сравнительные таблицы с учетом всего причетно-песенного репертуара, Дмитрий Михайлович обрел некоторое спокойствие и стал производить впечатление человека, у которого наконец-то появилась уверенность, что хотя бы в одной части задуманная работа все-таки будет выполнена.

В Лохотском сельсовете, куда мы перебрались после Озерок, нас уже дожидалась Вера Буракова. Она же определила нас на постой к Величутиной Клавдии Павловне, что во многом способствовало быстрой и результативной работе. Клавдия Павловна была одной из ключевых местных песельниц, великолепным знатоком местной обрядности, а муж ее Василий Елизарович Величутин – замечательным краеведом. Располагая большим домашним архивом, он стал для Дмитрия Михайловича, можно сказать, бесплатным консультантом по многим вопросам истории края. Одной из работ Василия Елизаровича Дмитрий Михайлович с позволения автора воспользовался во вступительном разделе «Русской свадьбы»[162].

С присутствием Веры Бураковой появилась возможность работать двумя группами. Мне с Верой Дмитрий Михайлович поручил обследование отдаленных