Моя Америка - Шерман Адамс
В снег, дождь, грязь, шторм или под палящим солнцем всегда можно было видеть армию ссутулившихся черных, коричневых и белых нищих, таскавших свои тележки по улицам. Никто из них не зарабатывал больше чем на ночлег и на пакет еды, в то время как за ближайшими стенами заключались миллионные сделки, в которых огромные суммы легко и быстро меняли хозяев.
Продаю кровь и мороженое
После непродолжительных гастролей в качестве «уличного негра» на Уолл-стрит я какое-то время кормился продажей собственной крови. Я продавал ее так много, что совсем обессилел. В Нью-Йорке было множество донорских пунктов. Эти частнокапиталистические учреждения покупали кровь по пять долларов за бутылку, а продавали ее больницам по семьдесят пять. Чтобы сохранить своих доноров, они выплачивали специальный бонус в два доллара за литр, если ты после узаконенного перерыва в восемь недель снова приходил сдавать кровь. Кроме того, тебе давали кофе и булочки.
Помню, я стоял в очереди в пункт сдачи крови на 42-й улице. Прибежал чернокожий человек и рассказал, что его сын попал в дорожную катастрофу. Требовалось срочно сделать переливание крови, но его больничной страховки не хватало на покрытие расходов на дополнительную кровь. У отца не было средств платить по 100
долларов за каждое переливание. Поэтому он предложил 25 долларов тому, кто пойдет с ним в больницу и даст свою кровь. Дело кончилось тем, что его прогнал служащий донорского пункта.
Как раз в это время я открыл для себя Европу. Чтобы уйти от сумасшедшего танца смерти вокруг меня, я проводил час за часом в кинотеатрах. Фильмы Бергмана и Феллини заставляли меня на какое-то время забывать расистскую действительность Америки, переносили в другой, более цивилизованный мир.
Кинотеатры на 42-й улице открывались в 9 часов утра и работали до 3-4 часов ночи. Туда я частенько приходил после очередной сдачи крови и смотрел сонными глазами на мир, который казался мне намного лучше, чем взрывоопасная обстановка на улице перед кинотеатром. Иногда у меня не было денег на ночлег, и тогда я, просидев всю ночь в метро, утром шел в кинотеатр и спал на первых сеансах.
К сожалению, я должен был прекратить сдавать кровь, так как это уже стало опасно. Однажды теплым летним вечером я пришел домой с продуктами и собирался открыть дверь. Кто-то наставил на меня карманный фонарь.
— О’кей, — сказал мужской голос, — подними руки и спускайся вниз по лестнице.
Меня охватила паника. Должно быть, это полиция по борьбе с наркотиками, собирающая свою квоту. Когда я вышел на улицу, ко мне подъехала машина с полицейскими, которые приказали мне стать под фонарный столб и вытянуть руки на свет.
— Употребляешь наркотики, парень? — спросили они.
— Нет, — ответил я, — не употребляю.
— А как ты объяснишь следы от уколов на твоих руках?
Я сказал, что сдаю свою кровь в донорские пункты, и показал несколько квитанций, подтверждающих это.
Меня отпустили, но после этого случая я перестал сдавать кровь и перешел на торговлю мороженым. Согласно закону, мороженое в Нью-Йорке не разрешалось продавать ближе 30 метров от общественных мест. Единственное исключение было сделано для корпорации «Гуд хьюмор» — многонационального капиталистического предприятия, действующего по всему Американскому континенту, да еще в Южной Африке. Оно производило всевозможные сорта мороженого и снабжало своих продавцов белой формой и тележками. Продавец получал 12 процентов от проданного. Часть доходов шла на взятки полиции, которая старательно охраняла исключительное право корпорации на продажу мороженого в парках и на спортивных площадках, купленное ею за сотни тысяч долларов. Многие акции этого процветающего предприятия принадлежали влиятельным политикам.
Рвение полиции было настолько велико, что голодные жители города могли беспрепятственно убивать друг друга из-за пакета с продуктами, а полиция в это время была занята тем, что охотилась за незаконными продавцами мороженого. И это происходило в городе с самым высоким уровнем преступности, где жена протестантского епископа была изнасилована на станции метро «Мэдисон-сквер-
гарден» на глазах у сотен людей, где убийства, грабежи и поножовщина происходили каждую минуту. Единственными, кто чувствовал себя в безопасности в Нью-Йорке, были торговцы мороженым из «Гуд хьюмор».
Я покупал мороженое оптом у парня по имени Стэнли Стайнметцер. Платил ему семь с половиной центов за порцию, а продавал по 15. Каждый день я загружал свыше 50 кг мороженого в тележку и катил ее в Гарлем. Именно там были мои покупатели. Попадая на место, я как бы оказывался в другом мире. Не было видно ни одного белого лица, только черные, горькие, беспомощные, страдающие лица, отражающие боль населения этого гетто. Я хорошо знал, что Гарлем был не чем иным, как большим концентрационным лагерем для негров. И укрепился в своем мнении, когда начал возить тележку с мороженым по улицам гетто. Я продавал мороженое во всевозможных местах, и ни разу меня не ограбили, не украли мороженое, когда я отходил от тележки. У черных есть свое понятие о чести — не кради у своего брата или сестры, которые тоже борются за выживание.
Лучше всего торговля шла в черных салонах красоты и парикмахерских, где клиенты сидели под электросушилками, приводя в порядок свои красивые африканские волосы. Им было так жарко, что порой одной порции оказывалось мало. Это было все равно что продавать мороженое в Сахаре.
Утром по воскресеньям мне тоже везло, так как на улицах было особенно много людей.
Я торговал во всех барах Гарлема. Одним из самых плохих мест был «Бэнкс», полюбившийся наркоманам. Я не решался заходить внутрь бара, а стоял у входа.
Иногда ходил продавать мороженое в район Шугар-Хилл. Там жили зажиточные люди. В некоторых домах имелись будки у входа и вахтеры.
Но у меня были клиенты и в соседнем районе, который являлся полной противоположностью Шугар-Хилл. Там находились полуразвалившиеся, запущенные дома. Мой школьный товарищ по имени Милдред жила в одной из таких лачуг. В доме была такая ужасная вонь, что я зажимал нос, чтобы меня не вырвало. В квартирах среди тараканов сидели дети со сверкающими глазами и смотрели по телевизору рекламу для богатых. Их маленькие черные животы были огромными, как у детей из воюющей Биафры. Состоятельная компания, которой принадлежал этот дом, ни разу еще не выделила ни одного цента для его ремонта и отделывалась взятками городской администрации.
