Моя Америка - Шерман Адамс
— Где мои деньги? Ты, свинья, где мои деньги?
Наконец зрители посчитали, что он получил достаточно, и оттащили меня от него. И это было, пожалуй, хорошо, иначе я мог стать убийцей из-за жалких 75 долларов.
Прошло время, и однажды ночью я увидел в метро спотыкавшегося чернокожего мужчину в темных очках, с опухшим лицом и длинным шрамом на выбритой голове. Это был Рокки Браун. Все свое имущество он тащил в большом грязном пакете. Мне стало жаль его, захотелось подойти к нему, но я не сделал этого, вспомнив о тех 75 долларах.
Приближалось рождество, и улицы Нью-Йорка стали скользкими и грязными. Никто не хотел чистить ботинки. Я не мог ехать в Хартфорд без рождественских подарков, но денег не было даже на метро.
Бродя по 42-й улице и рассматривая красивые рождественские витрины, я принял решение: ограблю кого-нибудь и куплю массу рождественских подарков, и если меня посадят, то, во всяком случае, смогу провести рождество под крышей. Либо тихое прекрасное рождество с семьей, либо в темной камере на нарах.
Я пошел в сторону вокзала «Пенсильвания», чтобы выследить подходящую жертву. Прошло немного времени, и жертва показалась. Это был крупный чернокожий мужчина, пьяный в дым и с полной охапкой рождественских подарков. Я подошел к нему, и он, размахивая солидной пачкой денег, пригласил меня в бар. Там я разыграл сцену быстрого опьянения. Из бара мы вышли в обнимку и заковыляли к фотоавтомату, чтобы сделать несколько снимков на память.
Как только он задернул темную занавеску, я понял, что попался на старый трюк нью-йоркских мошенников. Моя «жертва» повернулась ко мне, и вдруг роли переменились — жертва стала охотником. Он не был пьяным, а заманчивые рождественские подарки оказались пустыми коробками.
Прежде чем я успел вымолвить слово, он схватил меня за горло, а другой рукой обшаривал карманы. Но я сумел ударить его головой о камеру и одновременно засунуть руку в его карман и вытащить оттуда пачку денег. Он свалился на кучу пустых рождественских коробок, а я исчез оттуда в тот момент, когда к фотоавтомату приближались полицейские. В эти дни они сажали всех чернокожих, у которых не было пятидесяти долларов в кармане.
Перескакивая через две ступеньки вверх по длинной вокзальной лестнице, я выскочил на Седьмую авеню и продолжал бежать. Понемногу успокоился и, подойдя к «Эмпайр-стейт-билдинг», вошел внутрь и поднялся на лифте на пятнадцатый этаж. Зашел в мужской туалет и пересчитал деньги. Моя первая жертва ограбления, вероятно, была настоящей «звездой» в своем деле: 86 долларов — один к одному. Теперь я снова был богатым негром и смог накупить дешевых рождественских подарков для всех членов семьи.
С тридцатью долларами в качестве стартового капитала я возвратился из Хартфорда в Нью-Йорк и снял комнату на 85-й улице. Смертность в этом районе была еще выше, чем в Индии, люди вокруг дохли как мухи от крысиных укусов, туберкулеза, воспаления легких, недоедания и сверхдоз наркотиков.
Пришла весна, и каждый день я ездил в мир белых на Уоррен-стрит, короткую, мощенную камнем улицу рядом с портом, чтобы купить себе работу. Уоррен-стрит, 80, — это как храм для сотен тысяч нью-йоркских безработных. В доме десять этажей, и каждый из них заполнен частными маклерами по трудоустройству. Если у тебя есть деньги, здесь можно купить работу на день, на неделю, на месяц или только на несколько часов. Обычная такса — двадцать-тридцать процентов от зарплаты.
Я покупал себе работу чистильщика обуви в самых изысканных отелях, таких, как «Тафт», «Рузвельт», «Парк Шератон», и рассыльного по доставке завтраков и биржевых сводок акционерных компаний в Центр Рокфеллера за минимальную плату 1 доллар 15 центов в час. Было поразительно видеть, какой эффект может произвести черная кожа в сочетании с униформой. Массивные стальные двери распахивались перед моими удивленными глазами. Я проходил мимо столов со штабелями долларов полуметровой высоты благодаря лишь тому, что охранники видели улыбающегося негра из южных штатов, одетого в красную куртку и с бумажной шапочкой на голове, который нес поднос с кофе и булочками.
В этих зданиях-дворцах я и мне подобные чернокожие просто-напросто не существовали. Мы не шумели и не бросали бутылок с зажигательной смесью. Мы были людьми-невидимками. Секретари и директора, даже не взглянув на меня, подписывали нее, что я клал им на стол. Я легко мог подсунуть контракт, который сделал бы меня их наследником или владельцем их состояний. Они не колеблясь ставили свое имя на подчеркнутой линейке — ведь перед ними стоял всего лишь «ниггер», делавший то, что делали все остальные «ниггеры».
В белой куртке продавца бакалейных товаров и с белой бумажной шапочкой на голове я поднимался под самую крышу в великолепнейшие квартиры на персональных лифтах, в которых белых пассажиров бросало в дрожь от одного вида моей черной кожи. Их можно было понять, ведь многие их этих супер-элегантных квартир и их хозяев — киномагнатов, биржевых маклеров и акул по части недвижимости — неоднократно подвергались ограблению. Даже в лифте.
...Вокруг здания ООН нередко происходили антикоммунистические демонстрации. Тексты на больших плакатах требовали свободы и демократии Восточной Европе. Мы, чернокожие, кричали демонстрантам:
— Требуйте свободных выборов в Миссисипи! Поезжайте в Гарлем, там вы увидите, что значит свобода!
Ближе всего я познакомился с американской демократией, будучи «уличным негром» в финансовом районе на Уолл-стрит. Довольно часто я покупал себе трехчасовую работу по доставке еды и лекарств для фармацевтического гиганта «Тринити». Он находился в центре Уолл-стрит, рядом с одноименной церковью, одной из старейших в Нью-Йорке.
Одетый в желтую куртку с надписью «Лекарства Тринити» на спине я разносил котлеты и таблетки от головной боли тем, кто работал в центре крупного капитала. Я видел, как на нью-йоркской бирже люди бегали кругом, подобно отравившимся крысам, кричали и размахивали биржевыми сводками, а другие прыгали перед ползущей бумажной лентой, словно это их собственная жизнь выползала из машины. Третьи стояли у большой черной доски и записывали номера, которые затем почти сразу же снова стирали, крича до хрипоты, чтобы их услышали и увидели через густой табачный дым.
Иногда я получал на чай от белых мужчин с брюшком, которые уминали бутерброд, разговаривая по телефону с Йоханнесбургом и жалуясь на высокую цену на золото и на выступления непослушных «ниггеров». В другой раз мне приходилось стоять и ждать, пока какой-нибудь обворожительный парень, положив ноги на стол, болтал с Боливией, Гватемалой или
