Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
Следующее его донесение относится к 6 июля (н. с.):
«Сегодня утром, – сообщал «издатель», – Бакунин прислал ко мне отставного поручика Волынского уланского полка Озерова с запискою следующего содержания: «Посылаю вам моего друга Озерова, – он вас проведет ко мне. Буду ждать вас в 10½ час. Ваш М. Бакунин»[117].
«Познакомившись с Озеровым, мы отправились вместе к Бакунину, где застали Серебренникова и еще какого-то неизвестного мне молодого человека. Бакунин, вручая Озерову какое-то письмо, сказал ему: «Понимаешь, надобно вручить так, чтобы ничего не догадались, а ты там переночуешь». Затем, поговорив еще о каком-то револьвере, Озеров отправился. Когда я шутя заметил Бакунину, что он страшный человек, запасаясь револьвером, то он сказал:
«Стрелять не буду, а напугать не мешает». По уходе Серебренникова и неизвестного мне молодого человека Бакунин начал прежде всего с того, что снова взял с меня слово, что я к нему приеду в Локарно, и чтобы я во всяком случае перед отъездом зашел к Огареву и повидался с Озеровым, которые, вероятно, попросят доставить ему кое-что. Поговорить они с Огаревым хотели со мною насчет заготовления в России материалов для будущей пропаганды, так как издание «Колокола» теперь, за неимением материалов и средств, прекращается. А заготовить эти материалы я мог бы легко, если бы принял на себя оказать им услугу, отправившись в Россию и собирая эти материалы по их программе. Чтобы не попасть в ловушку, я начал отказываться, Бакунин настаивал, – я снова отказывался, наконец, под предлогом, что, во-первых, не знаю программы, и что, во-вторых, отправляясь так или иначе на все-таки рискованное дело, я должен за границею устроить свои финансовые дела. Тогда Бакунин, пожав мне руку, сказал, что этого не требуется, конечно, сейчас, а что после свидания моего с ним в Локарно, и что он уверен, что я окажу эту услугу.
При этом. Бакунин просил меня не строго судить Огарева за его беспамятство, так как он решительно болен, лишнее выпивает и разрушается. То, о чем просил меня Бакунин, была именно та услуга, о которой Огарев хотел со мною поговорить по приезде Бакунина. Мысль принадлежит Бакунину, и он еще прежде писал об этом Огареву. Разговор мой по этому поводу с Огаревым я уже имел честь сообщить вам в одном из моих писем. Бакунин очень жаловался на свое стесненное материальное положение, которое не дозволяло ему жить здесь, и что Огарев более не способен к серьезной работе, а сам он, Бакунин, двигать пропаганду не может. Я ему заметил, что тогда и пропаганда лопнула.
Он снова коснулся вопроса поездки в Россию и сказал, что постарается за это время подготовить к работе способных молодых людей, во главе их Жуковского, которого он успел уже отклонить от «Народного Дела». Далее, сбор на пропаганду идет слабо, цареубийство Бакунин решительно отвергает уже потому, «что от теперешнего царя народ более ничего не ожидает хорошего, следовательно, отчасти склонен к восстанию, а от нового государя народ станет надеяться на свое улучшение и поэтому не скоро склонится на сторону революции».
Бакунин сильно верует в возможность народного восстания; оно ему нужно, так сказать, сейчас, ибо он нуждается в средствах; так точно, как Утин надеется на возможность возникновения в России интернационального общества, если правительство этому бы даже препятствовало. Это главная мысль, проведенная в 4-м номере «Народного Дела», остальное все касается рабочего движения на Западе и переведено из «L’Egalité» и разных женевских афиш. Таким образом, нетрудно проникнуть тайну, что Бакунин, а за ним и враг его Утин, ввиду заграничных дел, забывают совершенно о русском, и благодаря им пропаганда падает, а они теряют авторитет. К тому же личная вражда их более всего занимает. Я подстрекнул Бакунина ругнуть Утина, в чем он дал слово, а это хорошо, ибо Утин ругнет его в свою очередь. Пусть дерутся».
Запомним два момента этого разговора: первое – Бакунин ссылается на свою материальную стесненность и второе – Бакунин предлагает «издателю Постникову» отправиться в Россию за материалами для какого-то предполагающегося журнала.
Бакунин тогда, действительно, испытывал острую нужду, так что мог в разговоре с «издателем» упомянуть о ней. Предложение же, чтобы «Постников» поехал в Россию, последовало – что и странно – в то, именно, время, когда Роману очень хотелось поехать в Петербург, и когда он начал предпринимать в этом направлении некоторые шаги. Еще за два дня до этого разговора, 4 июля (н. с.), он в «крайне важном» письме прямо требовал от Филиппеуса экстренного вызова его в Петербург для личного доклада о возмутительных, с точки зрения полицейской конспирации, поступках агента Роте, наблюдавшего, как и Роман, в Женеве за действиями местной эмиграции[118]. Нетрудно догадаться и об истинных причинах желания Романа поехать в Петербург. С мая месяца он не был на родине. С тех пор многое изменилось. Он теперь облечен особым доверием со стороны III отделения, на него возлагают много надежд. Почему не поговорить о повышении жалованья? Он был довольно корректен в тех случаях, когда шла речь о его заработках. Он никогда не требовал чрезмерного, редко вообще заговаривал о себе в смысле своих материальных нужд, опасаясь, что такой разговор оставит неблагоприятное впечатление у его благодетелей. Надо было, таким образом, поездку за деньгами маскировать, придав ей совсем другое значение. Тогда-то, как можно полагать, и разыгрались неприятности с Роте, и Бакунин посылал его за материалами.
Но в то же время у нас нет никаких оснований считать это сообщение исключительно плодом фантазии Романа. Из письма к нему Огарева, приведенного в предыдущей главе, мы знаем, что он для Огарева готовил какие-то статьи, т. е. был связан с ним не только простым знакомством или косвенно по издательским делам, но находился с ним в известных чисто литературных отношениях.
