Моя Америка - Шерман Адамс
Я вскинул руки в традиционном победном жесте пещерного человека, но судья оттолкнул меня в нейтральный угол и начал считать. Когда он дошел до семи, мне показалось, что Сигейра сдается, и я завоюю свою первую победу нокаутом. Вместо этого он потряс головой и выпрямился.
В моем углу кричали:
— Убей его, убей его!!!
Мне действительно нужно было выиграть этот бой. Я проиграл подряд два из трех профессиональных матчей, но если бы выиграл этот, меня ждал в следующем месяце матч в «Мэдисон-сквер-гарден». Я должен был покончить с этим пуэрториканцем! Он стоял на моем пути к пятистам долларам. Я достал его сильным правым в лицо, и он стал сползать вниз по канатам и вот-вот должен был вывалиться с ринга. И тут я вспомнил ужасную головную боль, которую испытал после того, как выпал за канаты в матче с Джексоном. Я схватил Лу и вытащил его назад. Он упал на мои руки, как раненый щенок, и по его взгляду, по пене в уголках рта я понял, что мог стать убийцей за 250 долларов.
Я вспомнил, что случилось с Кидом Пэретом. У Сигейры не было защитной зубной пластинки, и если бы я ударил в челюсть, то мог выбить все зубы и, может быть, сделать его инвалидом до конца жизни.
Каким-то чудом Лу удалось продолжить борьбу, а меня что-то сдерживало, мешало действовать решительно и агрессивно. Время шло, матч закончился. Сигейре присудили победу по очкам.
Зуло и Глисон были так рассержены на меня, что даже не подождали, пока я вернусь в свой угол. В раздевалке они набросились на меня:
— Идиот! Ты должен был дать ему вывалиться с ринга, тогда ты заработал бы 500 долларов. Надо было прибить этого дьявола! Теперь будет чертовски трудно устроить для тебя какие-нибудь матчи.
Мы с Сигейрой обнялись в забрызганном кровью душе.
Я получил у Глисона свои деньги и вышел, разбитый и смертельно уставший, в холодный ветреный зимний вечер. Идя по Бродвею, я понял, что не смогу изуродовать и искалечить, а тем более прикончить другого человека на ринге. Поэтому на следующий день я забрал все свои вещи из зала Стилмэна. В возрасте двадцати трех лет моя боксерская карьера была окончена.
На временных работах
Я переехал обратно в Хартфорд и устроился рабочим на строительстве автостоянки. Приходилось под постоянные окрики босса бегать с 250-килограммовыми тачками, наполненными строительным раствором. По спине ручьями тек пот.
Поселился у Рли — она жила ближе всех к стройке. Однажды вечером, когда я хотел пройтись, у меня закружилась голова, и я упал. Начался приступ эпилепсии, и я очнулся в ревущей машине «Скорой помощи». Рли держала меня за руку и плакала.
В больнице «Маунт Синай» я пробыл две недели. Врачи подвергли меня всевозможным обследованиям, поскольку полагали, что занятия боксом как-то связаны с приступом моей болезни. Больничный счет составил около 1500 долларов. Кроме того, я потерял работу на стройке. Теперь у меня не было ни работы, ни денег, ни страховки по болезни.
Больницы преследовали меня днем и ночью, угрожая подать в суд. Пришлось удрать из Хартфорда, чтобы скрыться от них. Я переехал обратно в Нью-Йорк, где снял комнату в отеле «Томас Джефферсон» на углу 101-й улицы и Бродвея. Наш отель напоминал дом привидений. Кованые ручки роскошных стеклянных дверей были напрочь стерты, а в когда-то роскошном мраморном холле лежал ковер, положенный еще перед второй мировой войной. Все почтовые ящики были разбиты. Мраморные лестницы были вытерты и не имели перил. Маленькие черные дети ползали по полу среди куч дерьма, потому что туалет никогда не работал.
В отеле «Томас Джефферсон» не существовало никакой расовой дискриминации. Белые наркоманы и черные наркоманы, белые воры и черные воры, белые гомосексуалисты и черные гомосексуалисты, белые проститутки и черные проститутки, белые сутенеры и черные сутенеры, белые карманники и черные карманники — все жили вместе как одна большая семья, прекрасно интегрированные и готовые перегрызть друг другу глотки, как боксеры в зале Стилмэна.
На каждом этаже имелась общая кухня. Все шкафы и холодильники были снабжены большими висячими замками, потому что наркоманы крали по ночам все, что было съедобно. Даже детское питание.
Туалеты в отеле служили пристанищем наркоманов. Они приходили с улицы и вводили в себя наркотики так же просто, как другие берут в руки кусок яблочного пирога. Как-то ночью я направился в туалет, но должно быть слишком резко открыл дверь, так как трое молодых наркоманов, стоявших внутри со шприцем наготове, пролили несколько капель на пол. Самая молодая из них, девчонка лет шестнадцати, бросилась на пол и стала слизывать капли.
Моя комната находилась на втором этаже. Справа от меня жили Багси и Тина. Багси временами работал, а в другое время мошенничал на улицах. Тина возилась дома с двумя детьми и устраивала лотереи. С той же стороны жила старая черная спиритка, которая ходила целыми днями по Бродвею и кричала в мегафон: «Придите к Иисусу!» Она жила вместе с черным прорицателем, примерно вдвое моложе ее.
Я поселился в отеле «Джефферсон» приблизительно в одно время с Малышом Джеком. Он и его брат только что прибыли в Нью-Йорк и трудились как рабы в текстильном районе за мизерную плату 1 доллар 25 центов в час.
Дальше по коридору жил Проныра Джек. Он приехал из Бирмингема и очень быстро стал таким же пронырливым и тертым, как другие негры в квартале. В одной комнате он продавал марихуану, в другой — виски, а в двух последних устраивал игры на деньги в кости и покер. Кроме того, он конкурировал с Тиной по части устройства лотерей.
Однажды вечером я вышел на станции метро напротив отеля «Марсель». Прямо на моих глазах двое полицейских и двое пуэрториканцев начали стрелять друг в друга. Пули свистели над головами прохожих. Одни из них бросились на землю, другие укрылись в подворотнях и за машинами. Больше всего это походило на плохой голливудский детектив.
Оказалось, что пуэрториканцы вырвали у старой женщины пакет с продуктами в тот момент, когда из-за угла вынырнула полицейская машина. В перестрелке были убиты сначала полицейский, а затем и стрелявший пуэрториканец,
