О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук
В постсоветские годы Саша добился признания, но это признание выглядело как-то неадекватно, скажем так, им сделанному.
Сашины эссе, его книги «Литератор Писарев» и «Изломанный аршин» – это прежде всего высокого класса проза. И одновременно – это результат художественного исследования, в котором автор так близок к своим героям, что не только он, автор, начинает подражать этим героям (такое случается нередко), но и герои – автору.
Саша знал себе цену – в любой его книге, почти в каждом его эссе есть на это намеки, подчас довольно прозрачные.
Например, в книге «Изломанный аршин» Саша рассказывает о водевиле, высмеивающем Белинского (главного героя водевиля зовут Виссарион Георгиевич Глупинский). Белинский был уверен, что водевиль написал Полевой, и искал случая с Полевым посчитаться. Вот он пишет Панаеву: «Если я буду крепко участвовать в “Отечественных записках”, то – уговор лучше денег – Полевой – да не прикоснется к нему никто, кроме меня! Это моя собственность, собственность по праву. Я, и никто другой, должен спихнуть его с синтеза и анализа и со всего этого хламу пошлых, устарелых мненьиц и чувствованьиц…»[11] Процитировав это письмо Белинского, Саша дает такой комментарий: «…Ю. Г. Оксман, реально великий человек, знавший о русской литературе абсолютно всё, – отметил, разумеется, эту гневную вспышку, но не сумел установить – что вызвало ее. Верней, не успел, у него было слишком мало времени: тюрьма, ссылка, опять тюрьма»[12].
Оксман «не сумел» установить автора этого водевиля, а Саша даже нашел рукопись. «Мне повезло», – комментирует Саша не без доли кокетства.
Дело не в важности или неважности этого водевиля. Дело в уровне сравнения.
Он не стал бы говорить – я и Оксман, у Саши был безукоризненный вкус. Но этот маленький сюжет сближал их. Саша как бы продолжил дело, которым занимался Оксман, и в чем-то продвинулся дальше, чем этот, по словам Саши, «реально великий человек».
Саша знал себе цену. Но не похоже, что об этой цене сильно задумывались даже те, кто читает книжки.
Вот так, по Сашиным словам, проходит презентация книги «Изломанный аршин», напечатанной к тому времени в двухстах, кажется, экземплярах: «В магазине “Порядок слов” на Фонтанке. Душная маленькая комната за торговым залом. Пришли 17 человек. Из них 10 – знакомые (Марьянины друзья и ученики). Директор магазина (который меня и пригласил по телефону) не явился. 45 минут я объяснял сюжет, 10 минут – отвечал на вопросы, 5 минут подписывал книжки. Всё.
Вот так это делается в России. Такие дела» (письмо Самуила Лурье автору от 28 мая 2012 года).
Саша, конечно, знал себе цену, и ее знали друзья, но временами накатывало так, что, казалось, уже не за что держаться: «Да, почему-то сейчас (или даже навсегда) книжки с мыслями не покупаются. Здесь и тем более там, у Вас. Но замечательно, что они есть, что мысли прочно упакованы и скреплены обложками. Это какой-то шанс – не знаю, на что, но другого нет. Даже если бомж на помойке подберет и в час досуга прочитает, – тоже совсем не плохо. И даже лучше, чем если сурпруга нового русского – или даже старого ленинградского интеллигента – на сон грядущий. А уж на всю эту тщеславную братию пишущих и вовсе не было никакой надежды никогда. И совершенно не хочется их развлекать и давать им пищу» (письмо Самуила Лурье автору от 7 апреля 2012 года).
7
Не помню в связи с чем, юбилеем или выходом книги, Саша показал мне «написанное ночью» эссе об Иннокентии Анненском и, выслушав мои восторженные пассажи, сказал: «Лет через 20, когда меня уже не будет, бедная Эля достанет из папки с оторванными завязками эти листки и отнесет их в какой-нибудь “День поэзии”, редактором которого будет Володя Соловьев, он по старой памяти опубликует, и Эля сможет купить себе новые боты».
Хотя такой юмор с самоуничижением симпатичен далеко не всем, это все-таки какое-никакое предсказание будущего. Посмотрим, насколько оно сбылось.
Эссе «Русалка в сюртуке» попало под книжную обложку не через 20, а через 23 года.
Слава богу, вопреки собственному пророчеству Саша был жив и прожил после этого еще тринадцать лет.
Володя Соловьев не стал главным редактором «Дня поэзии», а переселился в Нью-Йорк, кажется в Квинс. Но еще до переселения он был вычеркнут из записной книжки. А в 2006 году Саша написал про него один из лучших своих фельетонов.
«Маразм – не тетка. Целует прямо в мозг. И слизывает, как помаду, слой нейронов, отвечающих за то, чтобы человек держался в образе, не выходил из роли, продолжал играть самого себя ‹…›. То есть он и продолжает – но текст отклеивается от губ, и выражение лица отстает от лица. Играть – он играет (как всякий смертный, пока он жив), играет все того же себя и все такого же (какого же еще? – впрочем, какого угодно, лишь бы не смешного), – не замечая, что защитное поле снято. Что он хуже, чем раздет, – он прозрачен. И, стало быть, не просто смешон, а вдвойне. Верней, в квадрате: на глазах у всех справляя, скажем, потребность самую естественную либо предаваясь любимой некрасивой привычке – принимать вид трагической задумчивости, как если бы это были, например, творческие акты. И даже себя уверять – и даже отчасти верить, – что никакого неприличия, все в порядке. И злиться, если отворачиваются. И если смотрят».
Что же касается «новых бот», то хотя они, как утверждает «Википедия», «стоили недорого, по сравнению с кожаной обувью, что было обусловлено низкой стоимостью материалов и несложными технологиями, применявшимися при изготовлении», купить их за гонорар даже от всей книги «Успехи ясновидения», в которую вошла «Русалка в сюртуке», было бы невозможно, поскольку гонорара, конечно, никакого не было. В 2002 году многие авторы не только не получали гонорара, а, бывало, сами оплачивали (частично или полностью) издание книги.
Но с гонораром или без гонорара, эссе, составившие книгу «Успехи ясновидения», как и эссе, вошедшие в другие Сашины книги – «Разговоры в пользу мертвых», «Такой способ понимать», «Муравейник», «Железный бульвар», – эссе о Хайяме, о «Манон Леско», о «Смерти Артура» Томаса Мэлори, о «Робинзоне Крузо», о Пушкине, Гоголе, Чернышевском, Зощенко, Салтыкове-Щедрине, Дельвиге, Бродском, Горьком, Блоке, Мандельштаме, Фете, Полежаеве, Жуковском – все посвящены людям и книгам, о которых написаны тома и тома. Казалось бы, что нового можно сказать о «Капитанской дочке»? Этой пушкинской повести посвящена целая библиотека. Но, прочитав первые две-три страницы Сашиного эссе «Ирония судьбы», вы с удивлением обнаружите, что мимо вас, как
