О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук
Позже я узнал, что эту книгу действительно написал Лурье, но другой – филолог, историк культуры Яков Соломонович Лурье.
Сергей хорошо разбирался в людях – во всяком случае, слабости людей, с которыми сводила его жизнь, он угадывал почти безошибочно. Но с Сашей Лурье он оказался кругом неправ.
Вообще-то Сергей при всем своем брутальном имидже вовсе не был toughguy, так же как саркастический Саша, со всеми его иголками наружу, был очень легко уязвим. Я думаю, и тот и другой – из-за неадекватности самооценки общественному положению.
Вот, например, Сергей пишет о приглашениях приехать и выступить перед эмигрантской аудиторией. По его словам, приглашают так: «Приезжайте, расходы оплатим, но большой аудитории не гарантируем. Даже Войнович собрал всего 200 человек».
Я очень люблю и уважаю Войновича, и с величайшей готовностью уступаю ему во всем, но сама формулировка считалась бы в американском кругу – верхом неприличия. В том же письме: «И вообще, пора нам всем обрасти железной чешуей» (письмо от 29 июня 1984 г.).
Выяснилось, что Сергей говорит здесь о реальном письме из сан-францисского JCC[10], которое было написано с максимальной деликатностью. Но информацию о выступлении Войновича оно действительно содержало. Это было то ли в 1981-м, то ли 1982 году, то есть еще до моего появления в Сан-Франциско.
С началом перестройки к Сергею стали обращаться знакомые и незнакомые российские литераторы и издатели, готовые напечатать повесть, рассказ, хоть что-нибудь. Их было много, но Сергей сетовал: «Вот Юнна Мориц пишет: “Бакланов хочет опубликовать подборку твоих рассказов в журнале «Знамя». Они там сами выберут какие”. – “Но почему они, а не я? – восклицал Сергей. – И почему пишет мне Юнна? Почему не сам Бакланов?”»
Конечно, бессмысленно ожидать от советского журнала и от советского писателя – хоть бы и «прораба» перестройки – деликатности, но даже по советским меркам к писателю Сережиного статуса должен был обратиться сам главный редактор. Однако по советской же безалаберности получилось, как получилось.
Получилось, как получилось, но мнительный Сергей убеждает себя, что его сознательно хотели унизить.
Саша тоже был постоянно начеку. Словно кавалер из романа Дюма, полагающий, что если кто-то даже не задел, а нечувствительно прикоснулся к нему, то этот кто-то покусился на его честь.
Вот пример. Почему-то возник перерыв в нашей переписке, недели две или три, и вот я получаю письмо от Саши, которое – без обращения – начинается так:
«Не постигаю, чем я мог Вас обидеть…» (письмо от 10 апреля 1999 года).
То есть Саша обижается на меня за то, что я, видимо, на что-то обиделся и, обидевшись, замолчал.
А вот, вероятно, самый яркий пример. Он требует разъяснений.
Как только у Саши появился интернет, он стал присылать мне свеженаписанные тексты – о литературе и время от времени публицистику. Такую публицистику, которая, ему казалось, может быть понятна и интересна человеку, живущему на расстоянии одиннадцати часовых поясов. Я ему писал: «Саша, присылайте все подряд – мне все интересно». В конце концов я его уговорил посылать мне тексты без разбора. Мне кажется, что это было в 1998 году. Сам я в то время сотрудничал с несколькими русскими газетами и, получив Сашино согласие, стал предлагать его тексты этим газетам и журналам. Они платили копейки, 25–40 долларов за материал. Но в России в то время такие суммы гораздо больше были похоже на деньги, чем в Сан-Франциско.
В общем, сколько-то денег для Саши набиралось, и я посылал их при каждой оказии. Иногда мы разменивались деньгами, если мне что-нибудь причиталось за мои публикации в России. Но такое случалось нечасто.
Я посылал Сашины тексты в нью-йоркское «Новое русское слово», в лос-анджелесскую «Панораму», чикагскую газету «Реклама» и в балтиморский журнал «Чайка». Плюс, разумеется, в сан-францисский еженедельник «Кстати» (который с недавнего времени выходит раз в две недели). Сам я писал тогда практически в каждый номер этой газеты. Сашины тексты тоже появлялись в газете довольно часто, и я сговорил редактора газеты Колю Сундеева завести специальную рубрику «Колонка Самуила Лурье». С Сашиным портретом, все чин-чинарем. Колонка имела успех и своих постоянных читателей. Я посылал Коле Сашины свежие тексты, и он выбирал. У него даже скопился запасец на два-три номера вперед. Но когда Саша вплотную занялся свой книгой о Николае Полевом «Изломанный аршин»», газетных материалов стало заметно меньше. Впрочем, на рубрику хватало. Разумеется, Коля печатал в газете не все Сашины тексты. Какие-то он откладывал в сторону, потому что они были бы непонятны или неинтересны (что то же самое) его аудитории. Какие-то были непонятны и ему самому. Таким оказался присланный в виде самостоятельного эссе трех- или четырехстраничный фрагмент из работы о Полевом, я отправил его Коле и через и пару часов получил ответ: «Этот текст, к сожалению, не по зубам нашим читателям. И вообще побольше бы хроники, публицистики – газетных материалов». При этом он вежливо передавал привет Саше. И еще – что он согласен платить Саше по полтиннику независимо от размера материала. Я уже говорил об этом с Колей и, отправляя Сашин текст, напомнил. Короче говоря, нормальное письмо. Очень даже приятное. Я прицепил его к своей «емеле» и отправил Саше.
Сашин ответ поразил меня: «К сожалению, Колино письмо дышит неприязнью и обидой ‹…› Всю дорогу создаю себе врагов…» (письмо от 3 июня 2011 года).
«Саша, дорогой, я тоже мнительный человек, но Вы побили все рекорды, – написал я, отвечая на Сашино письмо. – Где Вы увидели неприязнь? Ну, не показался ему этот текст – всего-то. Он побоялся, и, по-моему, не без оснований, что его читатели вообще ничего там не поймут ‹…› Но полтинник платить согласился. Что и требовалось. Саша, присылайте любые маленькие тексты, не задумываясь – в конце концов, Вы посылаете мне, а это я с ним якшаюсь. Знал бы я, что Вы такими глазами прочтете его письмо, не пересылал бы. Я просто поленился пересказывать».
Вот такая история. К этой
