Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
«О, как жаль, что я не могу печатать бумаг и остаться за границею на более продолжительное время. Мне бы наверно среди их посчастливилось. А я ведь, еще будучи в Петербурге, писал мое мнение, что на Нечаевской истории они не остановятся, и, к несчастью, я должен в этом еще более убедиться здесь на месте. Примеры Блюммера и Хотинского[94] меня не пугают, ибо приемы, которым они следовали, были преждевременно крайние; они в то время, когда эмиграция их еще изучала, вздумали идти наряду с нею – один, имея перед собой человека честных правил, вздумал рассказать ему, как он откроет подписку на свой журнал и надует подписчиков, а другой обратился к самому скрытному и осторожному человеку с нескромными вопросами. Конечно, оба потерпели fiasco! Простите, что я вас занял взглядом на карьеру, которая не будет моим уделом (sic!), ибо если я через неделю, несмотря на все принятые мною меры, не докажу фактически намерения издать мемуары, то и я буду заподозрен, следовательно, уже навсегда скомпрометирован и бесполезен не только здесь, но и вообще за границею. А между тем, я стою еще раз твердо на том, что издание мемуаров не повредило бы правительству, а принесло бы пользу. Еще есть время. Константин Федорович, быть может, вы, по соглашению с Александром Францевичем Шульцем, признаете возможным и полезным не только для настоящего, но и для будущего одобрить мою мысль; но в таком случае дайте знать по телеграфу, начинать ли печатание в ожидании письменных инструкций. Долее мне уворачиваться от печатания невозможно. Я обещал вертеться две недели, а сделаю больше – я извернусь еще лишнюю неделю. Даже еще долее, я сделался бы сотрудником «Колокола». Меня Огарев просил написать что-либо о состоянии армии.
Если все мои усилия и были до сих пор напрасны, то тем не менее А.Н. Никифораки видел мое старание и усердие и сам изволил мне сегодня сказать, что он мною очень доволен».
Вряд ли последнее послание Романа возымело бы действие. Оно, в сущности, ничего не прибавило к его прежним сообщениям. Во всяком случае, телеграфного ответа в желательном, ему смысле он не дождался.
Приближалась роковая для него минута. Все надежды, казалось, будут разбиты. Миссия его близилась к концу. Целей он не достиг: Нечаева не поймал, и, следовательно, для него лично грядет беспросветное будущее. Удрученный печальным исходом своего начинания, Роман просится в отпуск на отдых и для лечения. Просьба удовлетворяется. После трудов праведных он собирается поехать во Францию, в Рубе.
Но на ловца и зверь бежит. Роман гнался за счастьем, и счастье поджидало его. В начале апреля в Женеву приехал Бакунин, тогда еще не порвавший с Нечаевым. Почти накануне своего вынужденного отъезда Роман знакомится с ним у Огарева. И уже на следующий день, «для разъяснения представленных женевской полицией обстоятельств относительно пребывания Нечаева на одной с Бакуниным квартире», он отправился к последнему «засвидетельствовать свое почтение». Не приходится сомневаться в том, что Роман познакомился в этот день с Бакуниным. Он находился в данном случае под контролем и женевской полиции, и А.Н. Никифораки. Бакунин, действительно, находился тогда в Женеве и, как убедимся несколько ниже (в главе «Издатель Постников и М.А. Бакунин»), в это приблизительно время был уже знаком с Романом. О состоявшемся знакомстве и визите к Бакунину он торжественно, на сей раз в официальном тоне, рапортовал А.Н. Никифораки 12 апреля.
Это чрезвычайное обстоятельство, с одной стороны, подбодрило Романа и, с другой, по получении о том известия в Петербурге, должно было, понятно, способствовать тому, чтобы отношение к нему со стороны шефа жандармов П.А. Шувалова и К.Ф. Филиппеуса приняло благоприятный оборот. Тхоржевскому был противоставлен Бакунин. Отныне в деятельности Романа наступает новый период.
Через несколько дней после встречи с Бакуниным Роман уезжает в Рубе. Сознавая, что знакомство с таким эмигрантом, который сам по себе представляет для III Отделения огромную революционную единицу, должно резко повлиять на Шувалова и Филиппеуса, приободрившийся Роман не медлит напомнить им о своих планах и перед отъездом посылает в Петербург новый проект предстоящей ему работы. Вот что он, между прочим, писал:
«Как бы практично ни было слово, но оно иногда может вызвать личное неудовольствие против того, кто решился им говорить. Перед подобною аксиомою агенту, искренне любящему свое дело, отступать не следует. Для меня настала серьезная минута говорить этим словом – быть может, пройдут года, и вы тогда лишь скажете, что я смотрел на дело верно; но, тем не менее, все, здесь сказанное, я смело могу повторить графу Петру Андреевичу Шувалову или нашему генералу [Н.В. Мезенцеву].
Вдаваться в теории по всему пройденному пути розысков Нечаева совершенно бесполезно. Я буду говорить с настоящей минуты, когда вы очутились лицом к лицу с администрациею правительства, не только не выдающего убийц, но, напротив, как надо заключать, их ограждающей.
Официальному заявлению женевской полиции я мог противоставить лишь те заключения, до которых дошел путем разговоров с Бакуниным и Огаревым, личным моим убеждением и нахождением в квартире Бакунина. Заключения эти были не в пользу того, что говорила полиция, и с той минуты мысль эта не давала мне покоя, несмотря на повторенные заверения администрации, которым следовало верить, иначе само дело было бы немыслимо. Полиция, желая раз навсегда отделаться, решилась на наглый обман. Прошу вспомнить ту свободу, с которою Огарев давал мне адрес Бакунина и, имея благовидный предлог отклонить меня от посещения Бакунина, не сделал этого. Следовательно, если бы Огарев опасался, что я могу там встретить Нечаева, то не поступил бы так, ибо он все-таки не должен был еще до такой степени довериться человеку, только что вошедшему в круг эмиграции, особенно теперь. По заверению полиции, Нечаев жил на одной с Бакуниным квартире. В одной с Бакуниным комнате он жить не мог – обстановка меня в том убедила; следовательно, он должен был жить в другой комнате. Бакунин же платит за комнату без обеда, с завтраком, 4 фр. в день, понедельно вперед. Такую цену едва ли Нечаев дать может[95]. Полиция заверяла, что
