Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
Трудно сказать, какой переворот случился в душе Афанасия за время паломничества, но по возвращении в Бидар его охватила печаль: «Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти». Он мучительно размышляет о том, как вернуться на Русь: обратно через Ормуз или пойти на юг, через Каликут (Кожикоде), затем на Цейлон, где «на горе высокой лежит праотец Адам». Оттуда можно было добраться через пристани Бенгальского залива в Пегу (Бирму), а после – вообще в Китай, где «делают фарфор и продают его на вес, дешево». Эти раздумья, отразившиеся на страницах «Хождения», вели его прочь от родины, навстречу новым приключениям, но в итоге Никитин решил плыть домой. Свою роль играл и возраст: он понимал, что сил для новых странствий уже нет, и нужно спешить домой, чтобы не умереть на чужбине, без христианского погребения.
С верностью вере предков был связан и выбор пути домой. Удобнее всего было идти через Аравийский полуостров, присоединившись к какому-нибудь купеческому каравану. Однако этот путь проходил мимо Мекки, посещение которой неверным было запрещено. Незадолго до описываемых событий венецианец Никколо Конти, решивший пересечь Аравийский полуостров, был вынужден принять ислам. Именно поэтому Афанасий возвращался другим путем и с ужасом писал о том, что судно, на котором он плыл, заблудилось и чуть было не пристало к побережью Аравии.
Встретив на чужбине пятую Пасху, Никитин наконец перешел от размышлений к делу. Через Гулбаргу и крупный порт Дабхол на Аравийском море он отправился обратно на север. Плыть ему вновь пришлось на индийском паруснике, и вновь видел он на пути много неведомого дотоле. Через месяц плавания появились «горы Эфиопские» – гористый берег полуострова Африканский Рог (на стыке современных Эфиопии и Сомали), где «много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили». Оттуда шли уже знакомым путем до Маската, затем до Ормуза. Оттуда Афанасий поспешил уже по суше – через Иран до Тебриза. Там снова путь преградила война: местный правитель Узун Хасан из рода Ак-Коюнлу сражался с турками. Посетив мимоходом ставку этого князя, наш герой сумел в итоге через город Эрзинджан добраться до Трабзона (Трапезунда), где напоследок власти «много зла причинили: добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей – все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узун Хасан-бека». Видимо, Никитина под горячую руку приняли за тебризского шпиона.
Но все же он вновь сел на корабль и «божией милостью дошел до третьего моря – Черного». Дважды из-за штормов и сильного ветра корабль возвращался в Трабзон, а затем из-за непогоды был вынужден зайти в Балаклаву. Оттуда через Гурзуф Афанасий наконец добрался до Кафы. Здесь записки завершаются: «Милостию Божией прошел я три моря. Остальное Бог знает, Бог Покровитель ведает».
* * *
Мария Виташевская пишет: «В XV веке в Твери между купцами уже существовало различие. Одни, крупные богачи, имели десятки приказчиков и сидельцев; другие торговали на занятые деньги, вкладывая в торговлю всю свою сметку да предприимчивость. Удалось дело – живет такой купец неплохо; сорвалось – лучше домой не возвращайся: за долг все отнимет заимодавец, а сам незадачливый торговец насидится в “пагубе”, долговой тюрьме».
Всё это к тому, что будь Афанасий Никитин оборотистым, хватким, успешным купцом, моментально просчитывающим выгоду, понимавшим, где и сколько он может заработать, он, скорее всего, вел бы себя совсем иначе. Не стал бы все деньги вкладывать в покупку коня. Не отправился бы в Индию в одиночку, не заручившись поддержкой или партнерством других купцов.
Тем более мы сейчас понимаем, что человек, который вырос в торговой Твери и сам был купцом, должен был прекрасно понимать, как устроен рынок. И насколько далеко простираются торговые пути даже из маленьких русских городов. Вот что пишет о средневековом рынке Руси исследователь Михаил Велишевич: «Широта этих торговых оборотов, – т. е. широта в пространственном смысле: по суммам тогдашний рынок был, конечно, в сотни раз уже даже теперешнего, послевоенного – нас, сбитых с толку нашей железнодорожной сетью и созданной ею новой экономической географией, способна привести прямо в остолбенение. Кто бы подумал, что Дмитров (Московской губ.) и Вязьма могли быть центрами международного обмена? А между тем послушайте иностранных путешественников, которые писали что Дмитров, через который протекает река Яхрома, впадающая в Сестру, а Сестра в Дубну, впадающую в Волгу, благодаря такому удобному расположению рек торговал товарами, которые привозили с Каспийского моря! А под городом Вязьмой река того же имени впадала в Днепр, откуда груженые суда поднимались до самого города. Таким путем шли в Литву товары из Москвы и с ярмарки в Холопьем городке (на устье Мологи)».
Ирина Федоркова из Московского гуманитарного университета в научной статье «Образ русского купца» пишет: «В обыденном сознании современных россиян существует стереотипный образ купца – “толстосума и толстопуза”, скупого и неповоротливого, жадного до личной наживы, человека неинтеллигентного и необразованного, для которого высокие идеалы служения Отечеству, стремление к познанию и личная отвага – явления абсолютно чуждые. Вместе с тем вся история становления отечественного купечества свидетельствует об ином: купцы являлись одной из самых активных групп русского общества, способствовавших не только экономическому развитию страны, но и выполняющих ряд неспецифических для данного сословия функций: они выступали в роли дипломатов и разведчиков, паломников и благотворителей, проводников и фельдъегерей, писателей и просветителей, землепроходцев-исследователей».
Профессиональная деятельность купцов была сопряжена с риском и преодолением большого числа трудностей: помимо дорожных сложностей, связанных с длительностью пути в разных погодно-климатических условиях (степь, пустыни, болота, горные дороги), существовала большая вероятность попасть в опасную ситуацию: ограбление, плен, продажа в рабство. Тем не менее в высших слоях общества сохранилось отношение к купцам как к «худородным», сохранившееся вплоть до конца царской России. Связано это в том числе и с тем, что стать купцами могли активные представители всех слоев населения, в том числе выходцы из простонародья; критерием отбора являлись личные способности, а не происхождение.
Как раз в XV веке, то есть при Афанасии Никитине, появился новый тип государственного правителя – «князь-хозяин», который делал ставку не только на расширение своих владений и ведение войн с соседями, но и обустройство собственных владений. «Князья-хозяева», к которым вполне можно причислить и тверского князя Бориса Александровича, при котором жил Никитин, немало внимания уделяли строительству городов, развитию ремесел и торговли. Они
