Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
В. Крашенинников пишет: «С великим сожалением глядели мы на груды развалин, лежащие на месте Тахт Махала, на открытый всем ветрам и дождям Тронный зал. Мы побродили меж стен дворца, крышей которому служит само небо. Из предметов домашнего обихода в Тахт Махале чудом уцелел лишь черный каменный столик, служивший подставкой для сосудов с водой. Щебень, в который превратились все остальные взорванные дворцы, был увезен на строительство аэродрома… Территория крепости ныне совершенно запущена. В центре ее видна глубокая впадина со следами весьма обширной системы канализации и водосборных устройств. По краям впадины стоят развалины зданий. Все кругом заросло бурьяном, деревьями и кустарником и представляет весьма печальное зрелище». Наверняка за прошедшие годы в Бидаре многое изменилось, но, конечно, утраченные памятники, представшие когда-то глазам гостя из Твери, уже не восстановить.
С тех времен сохранилось еще медресе, построенное в том самом 1472 году, когда Афанасий Никитин находился в Бидаре. Его явно строили архитекторы, бывавшие в Самарканде, так как здание во многом похоже на медресе знаменитого султана Улугбека, внука Тимура. Как учебное заведение оно не имело равных во всей тогдашней Индии. Его громадный фасад был покрыт синими и зелеными глазированными плитками, ярко сверкавшими на солнце. Минареты тоже были украшены плитками, расположенными в виде зигзагообразных линий. Медресе располагала обширной библиотекой с массой ценных книг и манускриптов. Однако все это погибло после могольского завоевания, когда военачальники Аурангзеба устроили в медресе пороховой склад. По чьей-то оплошности он взорвался, и весь фасад великолепного здания вместе с минаретом обрушились на землю.
Строителем медресе был уже упомянутый великий везир Махмуд Гаван – не только жестокий завоеватель, но и щедрый меценат, покровитель наук и искусства. Не исключено, что Никитин лично встречался с ним – мелик ат-туджар был любознательным человеком, и прибывший в Бидар белокожий чужеземец наверняка заинтересовал его не меньше, чем индийских женщин. Могилу Махмуда, расположенную в окрестностях города, тоже повидал В. Крашенинников: «Могила… оказалась сравнительно скромной. Это была обнесенная железными перилами размерами десять на пятнадцать метров каменная платформа, на которой стоит несколько высоких надгробий. Окрестные крестьяне хинду превратили могилу в свое святилище. Ниша в изголовье надгробия густо закопчена светильниками, замаслена. Кругом лежат остатки приношений душе усопшего. Традиция длится уже полтысячи лет».
Книга «По Декану», откуда взятый эти цитаты, издана в далеком 1963 году. Было бы хорошо, если бы кто-то из наших соотечественников снова совершил поездку «по местам Афанасия Никитина» – в Бидар, Гулбаргу, Райчур, Аланд, знаменитую своими алмазами Голконду. Вряд ли им расскажут там что-то новое о жизни путешественника (хотя в Индии все может быть), зато они могут еще раз увидеть места, где бывал тверской купец – возможно, это поможет понять те его слова и поступки, что до сих пор остаются непонятыми…
* * *
О жизни мусульман Афанасий пишет мало и скупо, хотя и хорошо разбирается в их вере и обычаях. А вот с индусами, которых прежде в сердцах честил «злодеями», путешественник неожиданно сошелся поближе: «И жил я здесь (в Бидаре. – В. Т.) до Великого поста и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя – ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни об иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать». Вот одно из важнейших сведений «Хождения»: чтобы избежать притеснений, Никитину пришлось придумать себе новое имя и наверняка выдавать себя за мусульманина. В самом этом имени просматривается целая легенда: слово «хорасани» в ту эпоху было идентично «персу», следовательно, наш купец и говорил на фарси, и иранскую бытовую культуру за годы жизни в Иране успел изучить достаточно хорошо, чтобы выдавать себя за «хорасани» даже в обществе других «хорасани».
Как и все средневековые путешественники, он с любопытством изучал и описывал непривычные индийские обычаи: «Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают». И снова пикатные детали с явной примесью личного опыта: «В Индии же гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить – дай шесть жителей. Так в сих, местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны – хороша, 5 фун – хороша и черна; черная-пречерная, амчук маленькая, хороша». Про «жителей» мы уже говорили, а о значении тюркского слова «амчук», не переведенного ни в одном издании «Хождения», вполне можно догадаться.
Вместе с индусами-паломниками Афанасий совершил путешествие в знаменитый и поныне храм Малликарджуна на горе Шрисайлам (232 километра от современного Хайдарабада), где тоже действовала «ярмарка», которая «пять дней длится». Храм (автор «Хождения» называет его персидским словом «бутхана») запомнился ему своей величиной и богатейшей резьбой по камню. «Велика бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы – как бут чудеса совершал, как являлся в разных образах: первый – в образе человека, второй – человек, но с хоботом слоновым, третий – человек, а лик обезьяний, четвертый – наполовину человек, наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен…» Бога, которому поклонялись в храме, русский гость называет «бутом» – это слово, тоже персидское, произведено от имени Будды, но
