Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
Понятно, что после такого «наезда» Афанасий счел за лучшее как можно быстрее покинуть негостеприимный Джуннар. Коня он так и не продал, и вообще эта история его уже бесила: «Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дешево». Опытный коммерсант сразу понял, что основные индийские товары – шелк, хлопок, пряности, красители – на Руси сбыта не найдут. Да и вывезти их будет трудно: «А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много». В общем, стало окончательно ясно, что зря Афанасий отправился в такое далекое и трудное путешествие. Но возвращаться было уже поздно – оставалось двигаться вперед.
В компании нескольких индийских купцов он отправился в Бидар, столицу сильнейшего в этой местности исламского государства Бахманидов. По дороге его как человека, с юности привыкшего к густым лесам родной тверской земли, поражало, насколько эти места густо заселены: «Всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города». А уж Бидар с его мощной крепостью, значительным населением и обширными базарами и вовсе представился ему отрадным зрелищем – он надеялся, что тут наконец сможет как следует расторговаться.
Афанасий продолжает свой путь, ездит по другим городам султаната: Гулбарга, Райчур, Кулонгири, Аланд, Каллар. Он завязывает знакомства с их жителями разных сословий и профессий, и даже посещает могилы мусульманских святых и индуистские храмы, главным образом, конечно, потому, что там во время праздников устраивались ярмарки, на которые «съезжается торговать вся страна Индийская».
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Средневековая торговля была в большей степени ярмарочной. Постепенно возникали и другие формы предпринимательства, но для тверского купца посещение ярмарок было понятным и привычным занятием. Ярмарки в крупных городах представляли собой крупные биржи, где можно было оптом и в розницу сбыть или приобрести любой товар. Одна ярмарка следовала за другой, перерастая в третью – на Николу, на Спас, на Успение, на Покров в губернских, уездных, штатных и заштатных городах, а также в больших селах и при монастырях. Зимой Сибирская ярмарка в Ирбите, осенью Крестово-Ивановская в Пермской губернии, весной Алексеевская – в Вятской, летом – Караванная в Казанской и много других. Нижегородская ярмарка, прошумев шесть положенных недель в сентябре, как бы переезжала в Москву, где до конца месяца продолжался Макарьевский торг и съезд покупателей, часто называемый «вторым Макарием». Для русских предпринимателей ярмарка была одной из самых понятных, доступных и привлекательных форм хозяйственного общения, развивавшихся в рамках народных традиций и обычаев.
В летописи сохранились упоминания о том, что в Твери во времена Афанасия Никитина также проводились ярмарки – они проходили в августе, и на них съезжалось несчетное количество людей. Следует заметить, что и сегодня каждый год в августе в Твери местные власти проводят «дни фермерской торговли», те же ярмарки, на которых бывает немало народу. Кто бы знал, что у этой традиции такие глубокие корни!
Итак, ярмарка в Бидаре, слово Афанасию: «Есть тут одно место – аланд, где шейх Алаеддин, святой, лежит и ярмарка. Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней – до двадцати тысяч коней – продавать, да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему на Покров святой Богородицы».
На ярмарке в Бидаре происходит важное событие: Афанасий наконец-то продал своего коня: «Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год». Характерная деталь: он сообщает, сколько потратил на прокорм, а о том, какую цену выручил, не упоминает. Видимо, сбыть жеребца пришлось «ниже себестоимости», себе в убыток. Получив с продажи коня некую сумму, Афанасий стал прицениваться к местным товарам. Но и тут его постигла неудача: «В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет».
* * *
Зачем ему конь, почему конь? Ведь Афанасий мог приобрести на продажу что-то более компактное, удобное в переноске. Или хотя бы не требующее еды и питья каждый день – вообразите, сколько может съесть конь! Индийские раджи, желая наказать жителей какого-нибудь селения, определяли им на постой боевого слона – и необходимость кормить ежедневно эту прожорливую скотину вчистую разоряла деревню.
Обратимся к трудам историка Максима Моисеева, одного из экспертов по истории русского средневекового коневодства. Кони на Руси разделялись на милостных, поводных и сумных. Милостные – это для элиты, для князей и бояр, сумные – тягловая сила для перевозки грузов, поводные кони считались самыми неповоротливыми, их использовали только в обозах.
На Руси (в том числе и в Твери) коневодство стало развиваться только в XVI веке, то есть уже после Афанасия Никитина. До этого все лошади были привозными и ценились невероятно высоко. В «Русской правде», принятой еще при Ярославе Мудром, за убийство коня виновному требовалось уплатить в казну 12 гривен и еще гривну пострадавшему (для сравнения: убийство свободного крестьянина «оценивалось» в три гривны). После Куликовской битвы, где впервые были использованы кони «московской породы», на Руси особенной известностью пользовались две породы скакунов – русская улучшенная и татарская. Русские породы создавались с использованием западных лошадей, которыми торговали новгородские купцы. Это были клепперы из Ливонии и жмудки из Литвы. Описание клепперов встречается во многих немецких хрониках того времени. Эти лошади хоть и были невысокими, зато отличались невероятной выносливостью, обладали правильным экстерьером, идеально подходящим для всадников в тяжелых латах.
В годы правления Ивана III на Руси вновь появились кони «фари», которых завозили с низовьев Волги. Этих статных благородных восточных красавцев теперь звали красивым словом «аргамаки», причем так
