Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
И снова возникает вопрос: зачем он пошел дальше, почему не отправился назад на Русь вместе со своими спутниками? Может быть, из страха вернуться в Тверь с убытком и в долгах, как сам пишет об этом: «И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара». Но, возможно, этим он прикрывал другой мотив – жажду приключений, желание увидеть неведомые земли. Такое желание в средневековой Руси вполне могло считаться грехом (в отличие от торговых предприятий, пусть даже убыточных). Может быть, поэтому купец и называл свое хождение «грешным». Но все равно не раскаивался в нем – разве что в том, что не мог соблюдать в пути святые праздники. Как уже говорилось, это случилось из-за того, что во время злополучного конфликта с астраханскими таможенниками лишился не только товаров, но и священных книг.
В «Хождении» говорится: «Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху – в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре». Каин – какая-то ошибка, возможно, сделанная переписчиком текста (мы уже говорили, что первоначальный текст записок до нас не дошел). В любом случае это было еще на Руси – быть может, в Клину, тогда принадлежавшем Тверскому княжеству, или в Калязине. Если Афанасий отправился в путь в 1467 году, то в Ормузе он оказался только в 1469-м – а значит, провел в Иране больше времени, чем считают исследователи. Что он там делал, непонятно – может быть, пытался торговать, чтобы добыть денег на возвращение домой… или на дорогу в мепзосную Индию, куда уже твердо решил отправиться.
* * *
Ормуз – самый ближний порт к Индии, но там Афанасию не понравилось: «Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет». Однако купец отмечает: «Ормуз – пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: со всякого товара десятую часть берут». Не исключено, что там на рынках (а где еще постоянно тереться в незнакомом городе русскому купцу, как не на рынке, среди коллег?) Афанасий услышал, что в Индии очень ценятся лошади. За хорошего породистого жеребца можно получить целое состояние. На все накопленные во время иранских скитаний деньги (Афанасий упоминает сумму «сто московских рублей») он покупает жеребца и из гавани Ормуза устремляется в Индийское (то есть Аравийское) море. Это было второе море в его путешествии.
Впрочем, стоп! В Ормузе ему пришлось задержаться на месяц в ожидании судна до Индии. И вот Афанасий погрузился на «таву» (легкий парусник, построенный без единого гвоздя) вместе с конем и чуть ли не последними двумя золотыми, которые пришлось отдать за проезд. Кони, как рассказывает Никитин, составляли основной груз этого рейса. Их и вправду выгодно было экспортировать на жаркий южный субконтинент. Армии местных правителей требовали новых и новых лошадей, поскольку они в непривычном климате часто гибли от жары и бескормицы. Купцы покупали степных скакунов за 8—10 динаров в Аравии, Иране, золотоордынских степях и продавали в Индии за 100, 200, а то и 500 динаров. Цена на породистых «арабов» доходила и до тысячи.
Плавание продолжалось шесть недель. Поначалу курс тавы лежал в направлении, противоположном Индии, и через десять дней путники увидели Маскат в Аравии – нынешнюю столицу султаната Оман. И лишь потом, по прошествии всего оставшегося времени, перед ними на горизонте забрезжил берег Индостана. Проплыли мимо Камбея, крупнейшего в этих местах порта на Аравийском море. «Тут родится краска да лак», – пишет Афанасий, но не сходит на берег, чтобы организовать их поставки. Между тем корабль двигался на юг, вдоль Конкана – западного побережья Индии, пока наконец не бросил якорь в порту Чаул, в 120 километрах от современного Мумбаи (Бомбея). Как пишет Афанасий: «И тут индийская страна». Тут же начинается и главная часть его записок и приключений.
Сойдя на индийский берег в Чауле, он не задержался в этом городе, поскольку Чаул не был крупным портовым и торговым центром. Афанасий с караваном персидских купцов отправился через небольшие селения Пали и Умри в богатый город Джуннар, стоящий «на скале каменной, не укреплен ничем, Богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя». Тут бы и продать коня с прибытком, но оказывается, что в конях у местного правителя недостатка не ощущается: «Правит тут индийский хан – Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару[4]. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах – индийских кораблях».
Тут возникает один из самых пикантных моментов в путешествии, о котором Афанасий сообщает так: «В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей». Последние две фразы Афанасий записал на татарском языке («Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь екъ житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут») – видимо, что-то там у него было, раз знал цены на местных «женок», но писать об этом на родном языке не решился. Забавная деталь: уже много лет в переводе Л. С. Семеновым читатели видят этого непонятного «жителя», хотя Никитин имел в виду джитал – мелкую серебряную монету тогдашнего Индостана.
* * *
В Джуннаре Афанасий «зимовал» два месяца, живя на постоялом дворе.
