Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
А уже в 22-м Байден переиграл Россию, объединив Европу под себя. Мы полностью проиграли информационную войну, и госпожа Симоньян со своим колоссальным бюджетом и разворотливым муженьком-киношником (кстати, еще десять лет назад выступившая с блог-филиппикой против наших «тради») хороша пиаром больше для внутреннего потребления…
Вот опросы и показывают, что большая часть сограждан верит в неподкупность верховной власти и не готова верить огромности ее приобретений. Убеждены инструментом убеждения. И масштабная шкала у них короткая. Даже когда и объяснить простецу, что Навальный – не идеолог и не теоретик… просто градусник, измерительный прибор, пусть даже будем считать, что сделан он на Западе, но температуру-то показывал точную…
Так у кого она, правда? У пропагандистов из Останкина, что до 2013 года усиленно вещали нам о приоритетах «безвиза», а теперь уже который год трубят во всю ширь легких о «врагах у ворот», в ворота к которым так доверчиво стремились? Ведь наша власть всю обувь истоптала у тех ворот в «нулевые»: Ну, пустите же, господа… Или у того, кто высочайше вещает, что раньше мы разве что калоши умели делать и в Африку экспортировать – но готов смеху ради и старый партбилет показать проверенным друзьям на очередном юбилее?
Так и с Алексеем Октябриновичем – верить ли? Вот «кино-наррация» предает уничтожающему возмездию бандитов-хохлов. И у зрителя сладко на сердце от удовлетворенного чувства справедливости. Но я-то опять же знаю и другое – что все когда-то начиналось у Лехи с личной неприязни. Не сошелся с ребятами из Украины. Именно, ему трудно давалось в армии общение с парнями из Киева и Харькова. Южнорусский типаж ему был в чем-то и непонятен, и неприятен. Они, в общем, не хуже его самого все «догоняли» по части общения, но в чем-то даже и обгоняли. Как «гений мозга» он их не увлекал, а их хохляцкая особливость не вела с его стороны к попытке понять, а просто раздражала его. Он и жаловался мне на них однажды в Мигалове, когда всех ведомственных переводчиков свезли к нам в полк на сборы для обмена опытом. Это и стало одним из побуждений его мстительности – и специфически преломилось спустя многие годы в нацтеме. Но это же и умалило его – и как гражданина, и как художника.
Да, он говорил и правду, но говорил и ту часть правды, которую для приличия нужно маскировать задачами момента. Вот он устами чеченского боевика Аслана в «Войне» убеждает русского пленного, что бьется за свою землю, в отличие от него. Говорит про рабскую сущность русских. И в этом он честен перед правдой, ведь так искренне считает главарь боевиков. Но он же, боевик, режет горло другим русским пленным, не давая им шанса понять его правду. В итоге русский с англичанином убивают эту его правду. Но и главному герою кино не дают отстоять свою правду – его держат в тюрьме…
Пусть и неверно, в мерцании, пусть и с отдельными изъянами, но в картине вырастает истинная правда искусства. И в этом фильме Балабанову можно простить и огрехи в композиции, и незамкнутость в четкое целое сюжетных ходов и характеров. К тому же и сравнить-то почти не с чем, у других киношников тема последней кавказской войны звучала всегда по отработанной схеме. Большое число простеньких и хорошо намыленных ТВ-поделок, почти во всем театральность, все ходы заезжены до дыр, одно подражательнее другого. «Девятая рота»? Там другое – там все исключительно по части духоподъемности, там про героизм. Но ведь был и «Груз 300» задолго до него, снятый, кстати, на родной Свердловской киностудии…
Да, возможно, Лешку отличали честность и внешняя открытость. Да и все мы были такие. И я его помню таким, но только свое мнение, как мне казалось, ему всегда было дороже. И ведь можно быть честным – и не во всем порядочным. Можно быть честным – и не всегда справедливым. Или быть честным – но в меру убеждений. Ведь мы с Лехой и раздружились когда-то небеспричинно – где-то на почве убеждений, по соседству с правдой, которая у каждого своя. (Хотя мне и льстило, что общаюсь с будущим режиссером кино, и не хотелось рвать старую дружбу.) Я знал, что он был честным, что в открытую не врет, хотя при случае мог и подластиться, чтоб добиться своего, но его правда уже вступала в противоречие с моим видением вещей. Вполне возможно – ретроградским и примитивным, на его думку…
К чему это я? Что честность не главное в человеке? И да, и нет. В человеке все – и да, и нет. И опять же, как сказал один японец, нет ни одной мудрой и блистательно сформулированной мысли, которой было бы нельзя противопоставить не менее мудрую и не менее лаконично изложенную, но при этом полностью противоположную по содержанию. Ведь, с другой-то стороны, честность – это абсолютная добродетель, безусловное благо, характеризующее развитое гражданское общество. Поскольку происходит от слова честь, от понятия «достоинство». И это единственно верное средство спасения для изолгавшегося мира. Честность и правдивость. Но только честность – в полноте проявлений, взвешенная и объективная. Даже и с пониманием, что у каждого правда своя – и свой образ чести. Правда-то своя, а вот истина философская всегда едина. К единству в этой истине-правде и следует стремиться. И не только философу, но и художнику, интуитивно ее нащупывающему.
Вот только, увы, не всегда художника хватает на то, чтобы в поисках изобразительных средств уйти от пристрастности и тенденциозности. Тем временем многие теоретики искусства и постулируют авторский субъективизм как основной инструмент раскрытия художественной правды. Творчество художника тем органичней и значимей, чем уникальней его творческий метод, чем более он не похож на других. И ведь они правы – так и есть, поэтому художнику и трудно между Сциллой объективного и Харибдой субъективного в творчестве.
Балабанову было труднее всего. Он ведь выступал в амплуа правдоруба. Он лишь вбросил в киносмотрящий народ несколько авторских пассов на тему национального, доведя их до высказываний в «Войне» и «Кочегаре». Только в «Войне», где боевики устрашают русских жуткими
