Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
И если в картине «Война» чуткое ухо слышит и нотки, близкие к пропагандистскому официозу, ведь такое кино и было востребовано, то в «Кочегаре» он начинает ставить проблемы русской имперскости, которая выступает покорителем и даже бесчувственным поработителем, и тем одновременно калечит собственный этнос. Пусть и в жанровом формате, не конгруэнтном заявленной теме. Эта тема жила в нем – и пульсировала болью.
И поэтому мне страшно жаль, что Леша не нашел в себе сил прожить хотя бы еще пару годков. Может, и оставил бы идею с «боевиком и гопстопником Сталиным». За нее, конечно же, очень хорошо бы заплатили, ну, так он бы ее и забросил в покаянии своем. Мне почему-то кажется, что при всей своей «хохлофобии» и при всем радении за русский Севастополь-Херсонес (устремлениях вполне прикладных) он приблизился бы и к другой правде. Нашел бы в себе силы уйти от однозначных оценок. Постарался бы понять – пусть и девиантную – правду украинской стороны, испытавшей постмайданные унижения, хранящей память еще и о «валуевском циркуляре» – и дальше вглубь истории, о сомнительных «договорняках» России с Польшей уже после Переяславской, как и о русско-казацких войнах, коих иные насчитывают больше двух десятков. Не знаю, как с первым фильмом, а «Брата 2» в Украине к показу запретили, поскольку он «содержит сцены унизительные для украинцев по национальному признаку». Можно считать, что в каком-то смысле этим он предвосхитил появление в сфере зрелищ и целой плеяды, с позволения сказать, «журналистов», готовых 24/7 собачиться с зазванными из Украины «говорящими головами».
Убийственное мнение о кино Балабанова выразил однажды экономист и политолог Михаил Делягин: «Я бы запретил, будь моя воля, “Груз 200” полностью – по факту клеветы на мою страну и мой народ. Да, наверное, художник имеет право на ложь и подлость, но и общество имеет право на защиту от его лжи и подлости». И я солидарен с Делягиным, сказавшим: «Балабанов выполнял социальный заказ правящей бюрократии – на опорочивание Советского Союза, на превращение его в исчадие ада, места, в котором невозможно существовать».
Так кто же он – подлец или великий автор современного кино, как считают искушенные искусствоведы?
Леша, как он это нередко делал, вполне возможно, попытался бы найти окольный способ извиниться за обидные и хлесткие свои высказывания. Ему хватало рефлексии пересматривать свои прежние подходы. Могу, впрочем, и заблуждаться. Не исключаю, что его бы погрузили в комфортную ауру триумфатора, указавшего когда-то путь утраченной русской «всечеловечной имперскости» и предсказавшего возвращение в историческое лоно окраин, выброшенных «беспалым» за пределы России. Предсказывать трудно, он не был художником поступательного склада – и каждый раз как бы снова бросал гать, нащупывая выход к новым интуициям и обретениям.
И вот что важно, и я готов это снова повторять: ему всегда, словно искусному канатоходцу, удавалось сохранять баланс – оставаясь знаковой фигурой в абсолютно противоположных лагерях. Словно бы в руках у него был какой-то удивительный балансир. Он умудрился остаться абсолютно непререкаемым кумиром в лагере русских националистов, но сохранил упоительный пиетет к себе и в либеральном стане. Или он и в самом деле был големом, на который можно нанизать любые смыслы? Или таким вот «амбивалентным» и должен представляться гений?
Я пустил эту тему рефреном и постоянно к ней возвращаюсь с одной целью – попытаться раскрыть эту загадку. Про русский мир и толковать нечего – поди оспорь кумира, прослывешь русофобом и юдофилом. Но и в нелюбимом «русским традиционалом» либеральном сообществе, пройдя когда-то через простреливаемую «полосу отчуждения», он давно уже обрел восторженное понимание. В программе «Дифирамб» («Эхо Москвы», 07.02.21) приглашенная гостья Любовь Аркус, не терявшая дружбы с Балабановым, не скупилась на хвалу в его адрес. Рассказывала о книгах про режиссеров нового кино, которые издает с соратниками:
– В этой серии, которую мы называем «черной», первая книга вышла про Сокурова, вторая – про Муратову, третья – про Балабанова…
Ведущая Ксения Ларина:
– Обалденные все люди. Великий ряд…
Любовь Аркус:
– Что объединяет всех этих людей? Они все наши современники. Они все великие, и они все проклятые поэты…
Ксению Ларину, при всем ее свободомыслии, очень трудно заподозрить в почитании имен, имеющих отношение к русскому националистическому направлению. В оценке творчества Балабанова она не воздерживается от эпитетов. Она открыто заявляет: Балабанов наш.
Любовь Аркус рассказывает: «В 1991-м мы все пошли на баррикады, причем я стояла трое суток…» В разговоре с Лариной она делилась восторгами перед германовским «Хрусталевым», нахваливала и «Груз 200». И это понятно: думаю, это все одно в общем-то кино, и одно суть продолжение другого. С неким «взаимоцитированием». Герман учил его крупным планам, эстетике от черно-белой старой фотографии, в которой и заключена «соль эпохи», учил передавать «движуху души» и некие неадекватности во всем, в поведении персонажей, в стыковке планов, учил надрывному изобличению антигуманизма в каждом кадре, тайне страха как высшей правде. В этом он видел приближение к жизненной правде. И в этом смысле Балабанов и был продолжением Германа – как минимум в ощущениях. Потому и был так испуган творческий наставник «Братом». И лехин «Груз» был способом извиниться перед мэтром, попыткой дать ему понять, что все в порядке, связь не потеряна, он не изменил убеждениям учителя.
Любовь Аркус, конечно же, таких, как я, ходивших уже на другие баррикады в 1993-м, по-настоящему расстрельном, не только не поймет, но и горячо осудит. Как осудили они нас и предали анафеме в печально знаменитом «Письме сорока двух». В своем рассказе на «Эхе» она манифестирует несокрушимую политическую позицию, и это важно отметить – в контексте мнимой (декларируемой в интервью) аполитичности Балабанова, близким другом семьи которого она была. О том, что лехин «Груз» и был его политическим манифестом, она свидетельствовала уже в интервью А. Гронскому, что приведено в том же «Бриколаже».
И тут вдруг обнаруживается то, что вне этого контекста так бы и оставалось нашим представлением о режиссере Балабанове… Представление о нем как о гении-одиночке, едва ли не затворнике от искусства, этаком схимнике-артхауснике, которому в келью носил скудную снедь утомленный трудник Сельянов… О Балабанове, что, подобно некому Дали, набрасывал на холст фрагменты личного делириума…
Так нет же… Вот и «Груз» этот его был как бы даже и плодом сотворчества… Благодаря Фредерику Уайту и Александру Гронскому (интервьюеру) мы узнаем от Любови Аркус: «Когда он писал “Груз
