Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

Вернер давно уже боялся за свою собственную жизнь. Мины мерещились ему всюду — в кабинете, на квартире, в бомбоубежище. Уж скорее бы русские взяли обратно этот треклятый, околдованный аэродром! Тогда и концы в воду…

После совещания Вернер ужинал у полковника Дюды. Их обслуживал буфетчик Финке. Поздно вечером Финке рассказал Венделину о подслушанном разговоре.

За ужином Вернер много пил и не пьянел. Дюда и Вернер обменивались вежливыми колкостями.

— Вы не в духе, гауптштурмфюрер? — спросил Дюда. — Понимаю, понимаю! Служебные неприятности. У кого их нет в это тяжкое время! Да, эти мины — скверная штука. А вы, между прочим, обещали мне еще в сорок первом создать мертвую зону вокруг авиабазы…

— В этом мне помешали только вы, — ответил Вернер. — Чтобы сделать базу неприступной, я должен был истребить всех русских в ее зоне. И я не остановился бы перед этим. Но ведь вам, герр оберст, нужна даровая рабочая сила, нужна житница.

— Разумеется, — со вздохом произнес полковник Дюда, поднося к губам бокал с рейнским вином «Либфраумильх». — Да, у каждого из нас свои трудности и своя ответственность…

— Не говорите мне об ответственности, господин полковник! Мы с вами в одной лодке, как после «Варфоломеевской ночи» в Сергеевне. Не советую вам взваливать всю ответственность на меня — я слишком много знаю!

— А я не советую вам больше пить, Вернер! — холодно ответил Дюда. — Вы забываетесь. Спокойной ночи!

«ЕЩЕ НЕ ВСЕ ПРОПАЛО!…»

…Фельджандармы на КПП, задержавшие команду польских рабочих, тщательно обыскивают их, заглядывают в сумки, проверяют даже отвороты у брюк — не набились ли хвоинки в лесу…

— Диверсантов ищут, — переговариваются рабочие. — Тех, что самолеты взрывают. Уже двадцать самолетов взорвалось. Говорят — саботаж на авиазаводах.

— А зачем они их обнюхивают?

— Проверяют, не пахнет ли костром. Пахнет — значит партизан…

Ян Большой, Вацлав Мессьяш и Стефан Горкевич молча переглядываются. Легкая улыбка проскальзывает по губам Стефана. Сегодня им повезло — немцы опять заставят их подвешивать бомбы к самолетам. Сначала надо снять маскировочные сети, убрать желтеющие елки…

— Живей! Живей! — подгоняет рабочих баулейтер.— Вы что — не хотите работать во славу фюрера?! Арбайтен!

Ян Большой и его друзья подвешивают бомбы в бомболюк новенького «хейнкеля». На носу у него намалеван воинственный викинг. Друзья знают — это флагман. Летит на Юхнов.

Вацек отвлекает немца-механика каким-то вопросом, а Ян Большой быстро сует руки в свою продуктовую сумку, разламывает буханку, достает из нее небольшую, обтекаемую сверху коробку из черного бакелита. Ян выдергивает чеку, ставит взрыватель на час и в одно мгновение прилепляет мину к бомбе.

— Прими, дорогой фюрер, наш скромный подарок! — с озорной усмешкой тихо говорит он Стефану, у которого из-под пилотки с орлом люфтваффе стекает по лбу струйка пота.

И Ян Большой, чтобы подбодрить друга, напевает:

Уланы, уланы, красивые ребята…

Ян Большой смотрит, как автоматически закрывается дверца бомболюка, а потом бросает взгляд на часы. Мина взорвется через час. Фронт приблизился, поэтому он и поставил мину на час.

Стефан подвешивает бомбы к следующему самолету. Из разговора мотористов ясно, что он летит за Курск.

— Отвлеки оружейника! — шепчет Стефану Вацек.

Когда был заминирован и третий самолет, на бетонке появились фельджандармы.

— Опять обыски! — ворчали немцы-мотористы. — Опять задержат вылеты.

— А, по-моему, — сказал молоденький пилот с преждевременно седыми волосами, — нет тут никаких диверсантов. Русские изобрели какой-то невидимый луч. У меня на глазах в чистом небе неизвестно от чего взорвался и рассыпался мой ведущий.

Ян Большой с растущим беспокойством поглядывает на часы. Неумолимо отсчитывают они секунды. Фельджандармы задержали вылет почти на пятьдесят минут! Попасться сейчас, когда их группа так нужна! Ведь над Курском и Орлом идет сейчас небывало большое воздушное сражение; ясно, что весь ход войны зависит от исхода разгоревшейся на земле и в воздухе гигантской битвы.

Нет, эти мины ему не удастся снять. Никакой силой не предотвратить теперь взрывы. Через несколько минут мины взорвутся, вместе с каждой миной взорвутся огромные бомбы!… Лучше погибнуть во время взрыва. Если уцелеешь, за тебя возьмется гестапо…

Баулейтер довольно усмехается, глядя на молодого Горкевича — Стефан носится как угорелый у истребителя, с редкостным рвением помогая снарядить его в путь. Оглядываясь на заминированные бомбардировщики, он то и дело бросает тревожные взгляды на часы. Стефан готов взвыть от нетерпения. Ему кажется, что слишком медленно работают техники. Его сводят с ума их неторопливые, как в замедленной киносъемке, движения, хотя в действительности они спешат вовсю. А летчики?! Чего они дрыхнут?! Скорее бы улетали! Нет, уже не успеют!…

Вдруг Стефан срывается с места и подбегает к баулейтеру:

— Герр баулейтер! Разрешите уйти в лазарет. Мы отравились консервами!…

Он стоит, вытянув руки по швам, и краем глаза видит заминированный «хейнкель». Прямо под самолетом, отдыхая после очередного вылета, мертвым сном спят члены экипажа.

Баулейтер недовольно смотрит поверх немецкой газеты, на которой чернеет в шапке слово «Курск». Горкевич и впрямь белее бумаги. Крупные капли пота выступили у него на лбу.

— Это еще что за нежности! Тут вам не курорт Баден-Баден. Снарядите самолеты, тогда отпущу.

Вацлав понуро возвращается к друзьям по бетонированной, залитой жарким солнцем рулежной дорожке. Ян Большой смотрит на часы и шепчет:

— Езус, Мария! Осталось девять минут!

Через девять минут так трахнет, что все вокруг уснет мертвым сном.

С каким облегчением услышал Стефан рокот прогреваемых на полном газу моторов «его» самолета. Вот будят экипаж, — измотанные летчики шатаются словно пьяные. Успеет или не успеет улететь?… Вот он вырулил, покачивая крыльями, на рабочую часть бетонки. Мощный поток воздуха от винтов чуть не сорвал пилотку с головы… Стартер взмахнул флажком. Бомбардировщик разогнался, оторвался от земли… Ян Большой уже не мог оторвать глаз от часов. Езус!… Наконец-то!… «Счастливого ему пути!…» Взлетает первый бомбардировщик, второй, третий… Вот первый делает широкий круг над авиабазой.

Друзья медленно катят тележку с большой бомбой.

Стефан еле заметно крестится:

— Матка боска! Кажется, пронесло! Ей-богу, пронесло!

В это мгновение над аэродромом, над авиабазой грянул чудовищной силы взрыв. В одно и то же мгновение взорвалась мина и, сдетонировав, взорвались бомбы. Бомбардировщик исчез в дыму и пламени. На месте его медленно редело грязное облако. У ног остолбеневшего Стефана шлепнулся дымящийся кусок дюралевой обшивки. Не успели опомниться тысячи людей на авиабазе, как раздался второй такой же взрыв и в поднебесье повисло второе облако. Третий бомбардировщик взорвался над Радичами.