Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

— Где же? Воюет. А Володю вы же и регистрировали.

— А приходили, должно быть, не вы?

— Сестра.

— То-то я вас не помню.

Разглядываю метрику и узнаю свой почерк. Беру паспорт. В дверях появляется еще одна женщина с ребенком. Это знакомая, Пелагея Григорьевна.

— Впишите и мне. Все некогда зайти.

Садится на диван в ожидании очереди.

Вписываю Володю в паспорт и ставлю печать. Младенец спит. Он чистенький, хорошенький, глаз не отведешь. Заметно, что мать и в лихую годину бережет ребенка, отдает ему все, что может.

2 июля

Ну и Борис! Дома у себя, в сарае, где-то под поленницей, разыскал старый радиоприемник, потом раздобыл или же сам изготовил недостававшие детали. Упорно возился вечерами с месяц — и радиоприемник начал работать, как новехонький. Ничего не скажешь, Борис — способный инженер.

И вот тайный владелец радиоприемника принес мне в загс перепечатанное сообщение Советского Информбюро за июнь. Кто перепечатывал, не сказал, да я и не допытывалась. Нужно было распространить сообщение при первой же возможности, а лучше всего в субботу.

Суббота была для меня интересным днем. Поглощенная мыслями о предстоящем путешествии на село, равнодушно делала очередные записи в книгах загса. Наспех «обвенчала» три пары, помогла нескольким женщинам вырваться из лап отдела труда и ушла домой на полчаса раньше, сославшись на головную боль. Может же у меня заболеть голова? Быстренько пообедала и, терпеливо выслушав мамино напутствие на дорогу, осталась наконец одна с дорогой, солнцем и ветром.

За санаторием водников меня догнал грузовик с людьми. Я подумала о том, что неплохо бы и мне хоть часть пути совершить на машине и сберечь силы. Грузовик мчался, но затем почему-то остановился. Я и случайная попутчица побежали и успели догнать автомобиль. Шофер, что-то там исправив, заводил мотор. Нас втащили в кузов люди. Как оказалось, машина шла в Лютиж за строевым лесом. Это сокращало мой путь на две трети. Словом, посчастливилось. Вспомнила слова мамы: «В хорошем деле всегда везет, все видимое и невидимое помогает, надо только верить в себя». Значит, доберусь до села рано, зайду в Демидов. Успею справиться со своими делами и базар посетить. Быть может, и завтра попаду на эту машину. Раз она в Лютиж, то будет же возвращаться в Киев. Мои попутчики говорят, что из Лютижа часто идут грузовики с бревнами. Оккупанты беспощадно уничтожают сосновый лес, спешат побольше награбить.

Ветер в ушах, ласковый, приятный, мысли самые оптимистичные. Закрыла глаза и мечтаю о своем, прислушиваясь к разговору соседок. Слышу: «Господи, и когда эти муки кончатся?» — «Вы скажите лучше, не напрасно ли мы мучаемся? Что, если им удастся остаться здесь навечно?» — «А может быть и так. Посмотрите, как уверенно они себя тут чувствуют, словно настоящие хозяева».

Тут я не выдерживаю и вступаю в тихую беседу. Женщины придвигаются ко мне поближе и жадно слушают. Говорю им: «Вот что я слышала. Этому можно верить…» Беседа становится откровенной. Люди уселись тесным кружком, словно утряслись в дороге, и ехать удобно, не тесно. Соседки мои спрашивают, что везу на «обмен». Говорю, что буду всем предлагать надежду на лучшие времена, и слышу в ответ дружную шутку:

— Вот это подходящий товар. Но надолго ли его хватит?

— До конца оккупации.

Приглашают к себе, село их неподалеку от Лютижа. Узнав, что я педагог, сообщают: «А нашу учительницу забрало гестапо».

От Лютижа продолжала путь пешком. По правой стороне тянулся густой, не тронутый еще оккупантами лес. Идти одной довелось недолго, вскоре меня догнал какой-то мужчина. Поравнявшись со мной, замедлил шаг, окинул всю взглядом, поздоровался и пошел рядом, потом заговорил, как с давней знакомой:

— Из Киева? Ну, как там хозяйничает немчура? Опять готовится перепись населения и трудовая мобилизация? Вот мерзавцы, повсюду конфискуют сало, даже на базаре. А как у вас дела? Мрут люди, даже не успеваете их регистрировать? А мертвые воскресают? А нерожденные рождаются?

Я с испугом поглядела на него и оглянулась. На лесной дороге — ни души. Но страх, вызванный странной речью незнакомца, тут же начал исчезать. Этого человека, или кого-то похожего на него, я определенно видела то ли в бюро метрик, то ли где-то еще. Какие знакомые глаза! Очень выразительные, синие, и я слышала об этой характерной примете, запомнила ее.

Что-то делала я для него, кто-то, кому верю, ручался за него. Но кто? Незнакомец заметил мое замешательство и улыбнулся. И может же быть такая располагающая, мгновенно вызывающая доверие улыбка!

— Не пугайтесь. Просто я вас знаю.

— Кто же вы?

— А припомните…

— Пытаюсь, но припомнить не могу.

— То-то. Ведь вы никогда меня не видели. Но вас я всегда рад видеть. Догадался еще в машине, кто вы такая.

— А кто же, по-вашему?

— Регистратор и руководитель Куреневского бюро метрик. Хотите — скажу и вашу фамилию, имя…

— Говорите. Смеюсь и удивляюсь:

— Правильно.

— А сейчас знаю, куда идете и зачем. Знаю кое-кого из ваших знакомых.

Я опять растерялась на какое-то мгновение. Сердце забилось тревожно. В самом деле, к чему эти расспросы? Друг или враг передо мною?

Разгадка не заставила себя ждать.

— Не пугайтесь, я не сделаю вам зла. Просто хочу откровенно побеседовать. Пошли дальше, несколько километров нам по пути. Веселее будет. Вы в Мышки? И не с пустыми руками?

Подержал мою сумку, жакетку. Подождал, пока разуюсь и положу босоножки в сумку.

— Вспомнили?

— Нет.

— Сертиенко Григорий Платонович, собственно — его тень, так как перед вами сейчас человек с другой фамилией и именем. Сергиенко же Григория Платоновича вы «похоронили», выдали оправку о его смерти.

— Вспомнила… Только теперь вспомнила… Смеемся вдвоем. Вот как воскресают и являются с того света мертвецы!

— А вы отчаянная. Мне рассказывали о вас.

— Так вот какой вы! — говорю я, с интересом оглядывая его с ног до головы.

— Такой, как видите.

— А где вы живете сейчас?

— Не в Киевской области. Да вот пришлось заехать сюда, в район Дымеровки. Надо.

— И давно вы тут?

— Нет. Пробуду еще дней пять. Между прочим, зайду и к вам, на Куреневку.

— У вас такая прекрасная мать…

— А разве сын плох? — пошутил он.

Беседа становилась все более откровенной. Он сказал, что работает по заданию в Житомирской области. Одно время на него охотились в Киеве, приставали к матери. Но давно уже успокоились.

Мы вышли из леса, и жаль было, что кончается наша беседа, вскоре мы попрощаемся. Пошли селом. На улице какое-то запустение, печально. Придавленное тяжким безвременьем, село притихло, затаилось.