Моя Америка - Шерман Адамс
Вдруг из ресторана вышел длинный тощий человек с африканской прической и аккуратной красной эспаньолкой на голове. Он склонился над стариком и громко сказал:
— Поднимись! Поднимись, черный человек!
Старик предпринял отважные попытки подняться.
— Поднимись! Твои предки родились не на рабской плантации в Джорджии! Они возводили пирамиды и великолепные дворцы и ели на серебряных тарелках в то время, когда белые ползали в пещерах в Европе и ели сырое мясо. Поднимись!
Пьяница встал на трясущиеся ноги, как боксер, пролежавший до счета «девять» в нокдауне, и попытался очистить с себя грязь. В конце концов он справился со своими ногами и заковылял прочь по Линекс-авеню.
Вышедший из ресторана был Малкольм Икс. Так я впервые и единственный раз в жизни видел великого афроамериканского лидера.
В различных амплуа
В следующий понедельник я возвратился в Хартфорд. Мне нужны были деньги, но не было никакого желания грабить кого-нибудь. Поэтому я обрадовался, когда мне сразу же предоставили работу в «Пайонир фрут». Трудовой день длился, как и раньше, с четырех до двенадцати, но, поскольку, как и в прошлый раз, было много сверхурочной работы, я редко заканчивал раньше трех. Даже товарищи по работе остались те же. Единственное отличие состояло в том, что семья Дипетро наняла нескольких новичков, условно освобожденных из тюрьмы.
Дружище и Дядюшка по-прежнему гоняли на опасных для жизни тачках, но Тедди Аливио отправили в Чеширскую воспитательную колонию. Вместо него в моей компании оказалось несколько других парней, которые только что вышли из этой колонии.
После того как мне удалось скопить немногим более ста долларов, я пошел к Доминику, жирному итальянскому боссу, и в присутствии Джоя Дипетро и представителя профсоюза Свансона послал его к черту. Потом, пройдя на Кэпитал-авеню, я зарегистрировался в качестве безработного.
Поскольку мое увольнение из армии было «почетным», я имел право на пособие по безработице в течение 26 недель — по 26 долларов в неделю. Кроме того, я приравнивался к ветеранам войны в Корее и получал еще 110 долларов в месяц в качестве пособия для получения образования. В авиации я научился кое-чему по части регистрации и машинописи и мог бы работать в административном аппарате, но консультант по профессиональной подготовке ветеранов разъяснил, что негру лучше не пытаться попасть в эту сферу. Он предложил мне научиться ремонтировать автомобили или стать строительным рабочим.
Я выбрал другое — вновь приступил к занятиям в школе. На сей раз это была школа ветеранов, в которой обучались участники второй мировой войны и Войны в Корее, желавшие получить диплом средней школы.
Жить на пособие было довольно сложно. Я поступил на предприятие компании «Ундервуд», где трудился с четырех дня до двенадцати ночи. На сон оставалось немного времени, учитывая, что в школе я находился с половины девятого до трех. Октавия очень гордилась тем, что я поступил в «ее мастерскую», и часто ждала меня у проходной, чтобы передать мне несколько бутербродов.
Работал я в подземелье, загружая и разгружая огромные центрифуги, выглядевшие как бетономешалки-переростки и разбрызгивавшие вокруг ядовитое моющее средство. Здесь, внизу, трудились только пуэрториканцы и чернокожие. Все они носили защитные очки и резиновые перчатки до локтей для защиты от оставляющих ожоги кислот и растворителей.
Мне приходилось делать примерно то же, что и в компании по стирке пеленок в Голливуде. Только вместо раскаленного пара здесь были обжигающие химикаты, которые, кроме всего прочего, делали пол скользким, как каток. Я таскал тележку с частями от пишущих машинок и, когда раздавался звонок, извещая, что одна из центрифуг остановилась, мчался туда и освобождал ее от содержимого, кипящего в ядовитых растворителях.
Никто не задерживался на этой работе дольше шести месяцев. Понадобилось всего несколько дней, чтобы мои руки покрылись ожогами до локтей.
Заработная плата составляла 1 доллар 65 центов в час. Через год предоставлялся недельный оплачиваемый отпуск, через два — двухнедельный и через пять — трехнедельный. Это был верхний предел. В США нет всеобщего больничного страхования, но если ты проработал в «Ундервуде» более девяноста дней, то в случае болезни фирма оплачивала больничные расходы также в течение девяноста дней. После этого заболевший уже не считался работником фирмы, и, если у него не было дорогой частной страховки, он оказывался полностью на мели.
Представителя профсоюза на «Ундервуде» звали Гондовский. Он работал четыре часа на фирму и четыре часа на профсоюз, но все восемь часов старался поприжать рабочих: заглядывал в туалет и раздевалку, чтобы проверить, не слишком ли долго там задерживаются, не затянулся ли перекур.
Я не собирался надрываться до смерти в вонючем подвале «Ундервуда» и калечить ожогами руки. Октавия была очень огорчена, узнав о моем увольнении из «Ундервуда». Сама она рабски трудилась там более двадцати лет. В конце концов у нее развилась болезнь Паркинсона. Когда девяносто больничных дней подошли к концу, Октавия так сильно тряслась, что не имела никакой надежды вновь стать к конвейеру. Профсоюз и «Ундервуд» успешно отделались от нее, передав медленно умиравшую в руки американского соцобеспечения.
Я твердо решил не следовать примеру других чернокожих парней, которых я встречал на фабрике, не дать сломать себя. По-прежнему мечтая стать чемпионом мира по боксу, я возобновил тренировки в спортивном зале «Чартер Оук». Боксерский сезон был в разгаре, арены забиты до отказа, и, кроме того, телевидение передавало матчи как профессионалов, так и любителей на всю Новую Англию.
В Хартфорде открылся отборочный турнир лучших полупрофессиональных боксеров штата. Главный матч намечался между мной и другим черным парнем по имени Верн Дэвис. Менеджера Верна звали Дэсси Кларк, ему принадлежал «Чартер Оук». Но поскольку он был черным, положение его было никудышное — он не котировался в глазах гангстеров, интересовавшихся профессиональным боксом. Чтобы стать хорошим менеджером и устраивать первоклассные матчи для своих подопечных, нужно иметь тесные связи с мафией, а чтобы «протолкнуть» их на телевидение или в чемпионат, что приносит большие деньги, нужно делиться со многими.
Весь боксерский бизнес контролировался за кулисами старым гангстером времен сухого закона по имени Фрэнки Карбо и еще одним мафиози — Блинки Палермо, который был менеджером чемпиона во
