Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
Ключ ко всему стихотворению «Мастерица виноватых взоров…», как представляется, дает сопоставление двух обращений к адресату, использованных, симметрично, в первой строке предпоследней и в первой строке последней строф – «турчанка» и «Мария». Поэтому замена в одном из вариантов строки «Ты, Мария, гибнущим подмога» на «Наша нежность – гибнущим подмога»420, к которой Мандельштам прибегнул, чтобы деликатно не называть имени адресата, превращает стихотворение в очередной мандельштамовский поэтический текст «с отброшенным ключом» (по формуле М. Л. Гаспарова).
Когда мы читаем стихотворение «Мастерица виноватых взоров…» как обращенное к «турчанке», оно предстает изощренной вариацией лобового стихотворения «Я наравне с другими…», чьим адресатом была Ольга Гильдебрандт-Арбенина. Недаром соперничество с Гумилевым-сыном из‑за Петровых сам Мандельштам уподоблял своему соперничеству с Гумилевым-отцом из‑за Арбениной.
И в том и в другом стихотворении слабая женщина, пользуясь своей хрупкостью и плотской привлекательностью, становится властителем сильного мужчины (в стихотворении «Мастерица виноватых взоров…» – «янычара») и даже его палачом. Как показал в давней работе о стихотворении, обращенном к Марии Петровых, Ю. И. Левин, с женщиной в нем оказываются связаны переплетающиеся друг с другом мотивы хрупкости, коварства, чувственности, востока, алого цвета и влаги. По точному наблюдению С. В. Поляковой, само появление рыб во второй строфе – это метафора апофеоза плотской страсти421 – прием, характерный, например, для древних восточных сказок с их запретом на прямое изображение чувственных сцен.
К уже предложенным исследователями подтекстам для едва ли не самых загадочных строк стихотворения:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь;
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь… —
мы бы предложили добавить еще один, из «Страшной мести» Гоголя (с явным ориентальным оттенком):
«Он убежал, проклятый антихрист! Ты слышала, Катерина, он убежал?» сказал пан Данило, приступая к жене своей. Очи метали огонь; сабля, звеня, тряслась при боку его. Помертвела жена.
«Его выпустил кто-нибудь, мой любый муж?» проговорила она, дрожа.
«Выпустил, правда твоя; но выпустил чорт. Погляди, вместо него бревно заковано в железо. Сделал же бог так, что чорт не боится козачьих лап! Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих козаков, и я бы узнал… я бы и казни ему не нашел!»
«А если бы я?..» невольно вымолвила Катерина и испугавшись остановилась.
«Если бы ты вздумала, тогда бы ты не жена мне была. Я бы тебя зашил тогда в мешок и утопил бы на самой середине Днепра!..»422
Напомним, что колдун изображается в «Страшной мести» «в чудной чалме своей»423.
Важнейшей для стихотворения «Мастерица виноватых взоров…» стала тема бессилия и ненужности слов перед силой эротического желания, заявленная еще в раннем мандельштамовском стихотворении «Что музыка нежных моих славословий…» и продолженная в стихотворении «Я наравне с другими…»: «Не утоляет слово / Мне пересохших уст»; сравните в стихотворении «Мастерица виноватых взоров…» и тоже с подразумеваемой оппозицией сухость/влажность: «Не звучит утопленница-речь».
Покоренный силой чувственного желания, лирический субъект стихотворения «Мастерица виноватых взоров…», попытавшийся было избавиться от власти адресата и почти вставший на твердый путь освобождения («Я стою у твердого порога. / Уходи. Уйди…», в последний момент не выдерживает и молит возлюбленную остаться – «Еще побудь» (сравните в стихотворении «Я наравне с другими…»: «Вернись ко мне скорее, / Мне страшно без тебя»).
Обратим внимание на то, что перекликаются даже детали портрета адресата арбенинской серии Мандельштама и стихотворения «Мастерица виноватых взоров…»: «И маленький вишневый рот» – «Этот крошечный, летуче-красный, / Этот жалкий полумесяц губ».
Однако если мы прочитаем стихотворение «Мастерица виноватых взоров…» как обращенное к «Марии» и будем учитывать неизбежные коннотации, связанные с этим именем, только что рассмотренные нами образы будут восприняты совершенно иначе. Еще раз вспомним знаменитое мандельштамовское определение: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку».
Во второй строфе стихотворения тогда правомерно будет увидеть не развернутую сексуальную метафору, а иносказательное изображение молчания (от «нем как рыба»), сменяющееся в третьей строфе призывом к говорению («Мы не рыбы…»). Это изображение во второй строфе совмещает сразу несколько важнейших христианских мотивов – причастия («Полухлебом плоти накорми»); рыбы как устойчивой эмблемы Христа; и тех же рыб, но в сочетании с хлебом, провоцирующих вспомнить евангельский эпизод кормления собравшихся слушать Христа толп пятью хлебами и двумя рыбами.
«Летуче-красный», «жалкий полумесяц губ» героини (финал четвертой строфы), который при восприятии адресата как турчанки, безусловно, намекает на «полумесяц» – символ ислама, при восприятии адресата как Марии превращает этот же полумесяц в одну из эмблем Красного Креста, а адресата – едва ли не в сестру милосердия (наблюдение К. Елисеева)424. И совсем по-другому тогда начинает звучать строка «Наш обычай сестринский таков» из третьей строфы.
В качестве вывода к этому короткому разбору отметим, что важнейшая характеристика лирической героини – «Ты <…> – гибнущим подмога» – при подстановке на место адресата «турчанки» и «Марии» воспринимается радикально по-разному. Ты, турчанка, помогаешь гибнуть (то есть – ты палач, как в стихотворении «Я наравне с другими…») vs. ты, Мария, подобно Богоматери, помогаешь гибнущим, спасаешь гибнущих. Можно даже предположить, что Мандельштам, работая над стихотворением «Мастерица виноватых взоров…», вспомнил знаменитое апокрифическое «Хождение Богородицы по мукам»:
Богородица после молитвы на Елеонской горе в сопровождении архангела Михаила проходит места, где мучатся грешники: огненные реки, огненные столы, виселицы и т. п. – Она видит страдания лиц, не признававших Господа, нарушавших клятву или заповеди, ростовщиков и т. д. Пораженная мучениями, Богородица обращается к Господу с мольбой об облегчении участи грешников425.
По-видимому, обе эти интерпретации в равной степени точно характеризуют героиню стихотворения, какой ее воспринимает лирический субъект.
Приведем замечательное наблюдение М. В. Безродного:
«Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч». Боковое зрение выхватило из полуподвального окошка силуэты швеи и манекена – и склеило их. Или так: образ заплечного мастера, вытесненный в подтекст, проступил сквозь
