Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
С выводами из этого наблюдения мы согласимся лишь отчасти: да, возлюбленная в стихотворении «Мастерица виноватых взоров…» – заплечных дел мастер, палач; и вместе с тем она – не «жертва», а, напротив, спасительница Мария.
Душевный облик спасительницы Марии Петровых с неброской отсылкой к стихотворению «Мастерица виноватых взоров…» был зафиксирован Ахматовой в записной книжке 1963 года:
Вчера была Маруся. Как всегда чу́дная, умная и добрая. Я никогда не устану любоваться ею. <К>ак она сохранила себя – откуда эта сила в [этом] таком хрупком теле427.
В свете сказанного можно по-новому взглянуть на смысловую функцию такого уже давно отмеченного исследователями подтекста стихотворения «Мастерица виноватых взоров…», как поэма Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Там две женщины, Зарема и Мария, воплощают два культурных и религиозных полюса восприятия окружающего мира; противоречие между этими полюсами снимается, когда Зарема входит в положение Марии и оказывает ей помощь. Адресат стихотворения «Мастерица виноватых взоров…» совмещает в себе Марию и Зарему, которые двумя разными способами (кротость или утоление эротического желания) укрощают «мужской опасный норов» «янычара»/Гирея.
3
Стихотворение «Мастерица виноватых взоров…» было написано примерно через три месяца после самого известного на сегодняшний день поэтического текста Мандельштама, датируемого ноябрем 1933 года:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, дарит за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина,
И широкая грудь осетина428.
Легко заметить, что в стихотворениях Мандельштама о диктаторе и о женщине, в которую он был влюблен, обнаруживается целый ряд перекликающихся мотивов. Это мотивы востока, казни, алого цвета (в стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны…» – «Что ни казнь у него – то малина») и, наконец, незвучащей речи («Наши речи за десять шагов не слышны» – «Не звучит утопленница-речь»). Объясняется это обилие перекличек просто. Адресат стихотворения «Мастерица виноватых взоров…» в одной из своих ипостасей, подобно диктатору, уподобляется палачу, лишающему жертву дара речи.
Более интересный и сложный вопрос: разделял ли Мандельштам со своими даже лучшими современниками экстатическое и почти эротическое чувство по отношению к Сталину? На этот вопрос, как нам кажется, нужно давать ответ, учитывая умонастроения Мандельштама разных лет. В ноябре 1933 года изображение Сталина вышло у Мандельштама отвратительно отталкивающим. В нескольких стихотворениях 1937 года полюс сменится на противоположный, а в последних дошедших до нас мандельштамовских поэтических текстах, как мы еще увидим, хвалы возлюбленной будут перемежаться с восторгами перед вождем.
4
Напрямую со стихотворением «Мы живем, под собою не чуя страны…» связан еще один поэтический текст Мандельштама 1934 года:
Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.
Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да веревки вязать.
Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком да кровавым песком…
Ну а мне за тебя черной свечкой гореть,
Черной свечкой гореть да молиться не сметь429.
Надежда Мандельштам полагала, что это стихотворение могло быть обращено не к Петровых, а к ней, и мотивировала свою гипотезу следующим образом:
Стихи эти написаны двустишьями, как и «Кама», где я упоминаюсь прямо: «И со мною жена…» Стихи, обращенные ко мне, часто портретны («Щелкунчик», «Европа», «Черепаха». В этих стихах портретности нет: узкие плечи, нежные ноги, детские руки – могут быть обо мне (см. письма, «Европу»), но могут быть и о ком угодно («маленькие плечи» в стихах Петровых). «Веревки вязать» – несомненно, мое занятие – см. «Мы с тобой на кухне посидим…», утюги тоже – вечно огорчалась, что приходится много гладить. (О веревках – это увязыванье корзин – особенно во время поездки в Чердынь и обратно. На пути в Чердынь мне еще помогали конвоиры, но на обратном, когда О. М. был еще болен и [была] куча пересадок, – это все досталось мне.)430
Однако две финальные строки стихотворения абсолютно лишают эту версию правдоподобности. С чего бы это поэту «не сметь» «молиться» за свою жену?
Нам в данном случае кажется совершенно оправданной точка зрения Эммы Герштейн, полагавшей, что стихотворение «Твоим узким плечам под бичами краснеть…» обращено к Петровых. 19 мая 1934 года, во время следственного допроса, учиненного из‑за написания поэтом стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…», он сообщил:
В дополнении к предыдущим показаниям должен добавить, что в числе лиц, которым я читал названное выше контрреволюционное стихотворение, принадлежит и молодая поэтесса Мария Сергеевна Петровых. Петровых записала это [произв<едение>] стихотворение с голоса, обещая, правда, впоследствии уничтожить431.
Очевидно, что Мандельштам в строках «Твоим узким плечам под бичами краснеть…» написал о вероятных последствиях этого своего поступка, а в финале стихотворения даже определил собственную роль в той судьбе, которая, скорее всего, ожидает адресата. И. З. Сурат справедливо писала о смене роли адресата этого стихотворения в сравнении со стихотворением «Мастерица виноватых взоров…» Из потенциального палача она превратилась в потенциальную жертву. А христианские мотивы из подтекста переместились в текст стихотворения432.
Отметим, что упоминание в фольклоризированном стихотворении Мандельштама о «нежных ногах» Марии Петровых (которую почти все друзья называли Марусей), может быть отсылает читателя к народной песне о Марусеньке, мывшей «белые ноги».
В итоге Петровых арестована не была. В 1936 году она вышла замуж за Виталия Головачева. Эмма Герштейн свидетельствовала: Мандельштам, отказавшись в 1934 году от ухаживания за Петровых,
повел себя (я уверена, что он был искренен) как ее друг. Это выразилось в том, что он обратился ко мне с просьбой уговорить моего отца похлопотать о прописке опального Виталия Головачева в Москве
