Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Брэдшоу впервые за этот день увидел возможность нанести ответный удар: «О том, как вы сохраняли преимущественные права народа, уже сказали ваши действия. На самом деле, сир, намерения людей должны становиться известны по их действиям. Вы же писали о своих намерениях кровавыми буквами по всему королевству».
Карл не вздрогнул от нападения, которое для него ничего не значило, так как считал все это ложью. Он сделал еще одну попытку заговорить, но ему опять не дал это сделать Брэдшоу.
«Сир, вы слышали пожелание суда, и хотя и не хотите этого понимать, но находитесь в суде правосудия». – «Я вижу, что передо мной сила», – холодно произнес король и встал, чтобы уйти.
Один журналист, сочувствующий королю Джон Диллингем из «Умеренного информатора», который не мог услышать эту фразу, но уловил ее смысл по интонации и жесту, напечатал ее так: «Тьфу, сэр! Мне нет до вас дела!»
Вероятно, возникло какое-то волнение, хотя ни один репортер не осмелился описать его. Но некоторые из них написали в своих репортажах без всяких объяснений, что глашатай громко выкрикнул: «Боже, благослови Английское королевство!» Этот беспрецедентный возглас, возможно, был вызван необходимостью заглушить или замаскировать менее приятные для ушей судей крики: «Боже, спаси короля!» или «Да благословит вас Господь, сир!», когда король выходил из зала суда между стражами.
Глава 7
Король осужден
24-27 января 1649
I
Король возвратился в дом Коттона; зрители вышли из зала суда и рассеялись в наводящих уныние сумерках английской зимы. Но судьи, которые до этого расставались друг с другом в конце каждой сессии, теперь все вместе пошли в Расписную палату.
Ситуация была серьезной, близкой к катастрофической, и только те, чья слепая ненависть к королю не давала им увидеть слабость их собственной позиции, могли думать иначе. Лидеры – Кромвель, Айртон, Мартен и остальные – были готовы к отказу короля признавать их как судей. Но не были готовы ни к его упорству в этом отказе, ни к его притязанию на отстаивание законов и свобод своего народа, а еще меньше – к его красноречию или к силе его присутствия и слов, благодаря которым он доминировал на процессе.
Судья, более сильный как личность и более опытный, чем Брэдшоу, мог бы помешать ему в этом; лорд-председатель сумел утвердить власть суда, но три раза подряд приказывал солдатам увести подсудимого, потому что не мог добиться от него хоть малейшего подчинения, даже мимолетной слабости. В каждом случае он поэтому привлекал внимание именно к тому элементу процесса, который был меньше всего выражен, – подавляющей власти армии, господству силы, а не закона. Каждое указание на власть и присутствие армии подчеркивало справедливость притязаний короля, что свобода народа находится под угрозой – и угрозой не от него. Власть армии была существующей реальностью. Преследование королем священников-пуритан, приговоры в Звездной палате, вынесенные его критикам, его попытка силой держать в благоговейном страхе парламент и даже развязанная им война теперь многим его гражданским подданным казались чем-то далеким. Время перед началом гражданской войны уже стало туманным и счастливым воспоминанием, более предпочтительным, чем этот период «грабежей, акцизов и крови», в которых они винили армию. На этом фоне публичное заявление короля, что он отстаивает свободу своего народа, могло быть опасным.
Если бы он не признал себя виновным, если бы были вызваны свидетели, то была бы возможность опровергнуть его утверждение, что он за народ, с помощью доказательств его насилия и враждебности к нему. Можно ли было добиться этого другими средствами?
В тот вечер заседание в Расписной палате было отложено, а на следующее утро уполномоченные судьи назначили комитет для заслушивания свидетелей. Этим они надеялись удовлетворить колеблющихся – а их было теперь много – и показать публике, что у них нет нехватки доказательств в поддержку обвинения против короля. С обновленной энергией были приложены усилия, чтобы уговорить Ферфакса поддержать суд своим появлением в Вестминстер-Холле на следующем заседании. Но главнокомандующего с не меньшей энергией преследовали те, кто был по другую сторону баррикад. Он получил открытое письмо от одного армейского офицера, Фрэнсиса Уайта, который ранее уже брал на себя смелость давать советы военачальникам. Майор Уайт не был сторонником короля, но он, как и левеллеры, понимал, что его уничтожение менее важно, чем возвышение народа: «Теперь, когда король и его сторонники побеждены силой меча, я полагаю, меч может справедливо отнять у него власть и утвердить ее в ее первоначальном ее источнике, следующем за Богом, – народе».
Но что касается короля, хотя, как признавал майор Уайт, убить его, может, и «справедливо», но тем не менее он не знает, «как это можно сделать справедливо». Практичнее, предложил он, держать короля в тюрьме, потому что как только он будет мертв, его сын заявит свои права на корону и будет гораздо опаснее, так как он молод и свободен, в отличие от своего плененного отца. В общем, лорду Ферфаксу был дан совет «использовать меч с максимально возможной мягкостью, чтобы сохранить жизни людей и особенно короля».
Почти одновременно с публичным письмом майора Уайта появились в печати протесты от пресвитерианского духовенства и в Лондоне, и в стране. Уполномоченные-шотландцы опубликовали энергичную петицию, с которой они тщетно обращались в палату общин, и Уильям Принн напечатал в исправленной и расширенной форме осуждение армии, с которым он выступил в парламенте накануне чистки.
Ферфакс и пальцем не пошевелил в ответ на бурю памфлетных аргументов и по-прежнему отказывался присутствовать на Высоком суде правосудия. Во вдохновленной заметке в «Истинных событиях» Генри Уокера утверждалось, что главнокомандующий не может заседать вместе с судьями в Вестминстер-Холле ввиду большой занятости другими делами. В своей «Истинной сводке новостей» Теодор Дженнингс пошел еще дальше и предположил, что Ферфакс воздерживается от судебных заседаний, потому что злобные роялисты обвинили его в желании стать королем, и поэтому он счел за благо не давать пищу клевете, принимая участие в осуждении Карла.
Тем временем свидетели обвинения короля в количестве 33 человек 24 января были заслушаны назначенным комитетом (в который не входил Кромвель), а 25-го их показания были зачитаны на публичном заседании Высокого суда в Расписной палате.
Несколько жителей Ноттингема дали показания о том, как король готовил свое знамя в начале войны; один из них был маляром, который
