Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Если они верили всем клеветническим слухам и циркулировавшим в то время памфлетам, то также и ненавидели его за переписку с папой, за предательство протестантов Ла-Рошели и за потворство убийству своего отца. Грубо говоря, многие из них ненавидели его просто за то, что он король, с мягкими белыми руками, носящий тонкое белье и бархатный плащ, король, который приказал убивать и резать своих бедных подданных в сражениях, бить и морить голодом пленных и осудил честного Джона Лилберна на порку кнутом на задней части телеги.
В своей комнате в доме Коттона король, как писал позднее Герберт, спросил о составе так называемого Суда правосудия. Герберт ответил, что судьи представляют собой смешанную коллегию из членов парламента, офицеров и жителей Лондона. Король, видимо, не стал продолжать расспросы, просто констатировав, что он внимательно смотрел на всех них и узнал не больше восьми человек. Так оно и было. Он должен был узнать Кромвеля, Харрисона и нескольких высших офицеров, Генри Мартена, которого терпеть не мог, низкорослого лорда Грея и своего бывшего придворного Джона Дэнверса. Но Брэдшоу и два его помощника – Лайл и Сэй – и большинство других уполномоченных судей были совершенно не знакомы ему, это были люди, которые, насколько ему было известно, до сих пор не играли никакой заметной роли в делах страны.
IV
На следующий день, во вторник 23 января, в полдень в Расписной палате было созвано короткое совещание. Уполномоченные решили повторно применить свой метод предыдущего дня. Ничто в сдержанном протоколе, который вел Джон Фелпс, не указывает на то, кто говорил или что было сказано, но намерения судей не изменились с конца недели. Они решили, что дадут королю еще один шанс ответить на обвинение, прежде чем перейти утром в среду 24 января к приговору.
Заседание в Вестминстер-Холле началось в ранний полдень. На нем присутствовал 71 уполномоченный – и это была самая большая посещаемость на тот момент, хотя по-прежнему чуть больше, чем половина общего числа назначенных судей. Щит с национальным символом – крестом святого Георгия – был повешен в центре на стене над судьями, явное новшество в этот день.
Король вошел, как обычно спокойный, взглянул на судей «с суровым выражением лица», как выразился Мэббот, и сел в свое кресло. И снова Кук открыл заседание, еще раз кратко и решительно изложив обвинение короля, что он пытался уничтожить законы и ввести авторитарное правление посредством войны. Относительно его упорного отказа отвечать на обвинение Кук сказал, что, «по известным правилам закона этой страны», подсудимый, который не признает себя виновным или невиновным, должен считаться признавшим свою вину косвенно. В любом случае не было возможности сомневаться в его вине.
«Палата общин как высший орган власти королевства заявляет: что известно, что суть обвинения достоверна, как сама истина, милорд, прозрачна, как хрусталь, и ясна, как солнце, сияющее в полдень. Если ваша светлость и суд не удовлетворены этим, то я от лица народа Англии представлю нескольких свидетелей… И поэтому смиренно молюсь, чтобы по подсудимому было быстро принято решение суда».
Теперь Брэдшоу снова обратился к Карлу. Он «снова и снова» информировал его, по его словам, словно школьный учитель упрямого ученика, что «суд утвердил собственную юрисдикцию, и ни вы, ни любой другой человек не может оспаривать полномочия высшей власти в Англии». Король должен понять, что с судом шутки плохи, так как этот суд вполне может показать свою власть и без долгих раздумий вынести ему приговор. Однако судьи дают ему еще один шанс «дать ваш определенный и окончательный ответ на простом английском языке: виновны вы или не виновны в этих изменах, изложенных в обвинении».
Он закончил речь, и на мгновение в суде воцарилась тишина. Когда король заговорил, его слова были более осмотрительны, чем в два предыдущих дня.
«Когда я находился здесь вчера, то желал говорить о свободах народа Англии, но меня прервали. Я хочу знать, могу ли я говорить свободно или нет».
Брэдшоу ответил, что суд выслушает его, «а вы защищайтесь как можно лучше», но только после того, как «будет дан положительный ответ по делу, по которому вы обвиняетесь».
Король отмел все условия. «Что касается обвинения, оно не имеет никакого значения, – сказал он. – Все дело в свободе народа Англии, за которую я выступаю. Признать новый суд, о котором я раньше никогда не слышал, мне, вашему королю, который должен быть образцом для всех людей в Англии, поддерживать справедливость и старые законы… поистине я не знаю, как это сделать. – Утверждая свой авторитет, он сказал покровительственные слова похвалы в адрес Брэдшоу: – В первый день вы очень хорошо говорили о том, что я прибыл сюда из-за обязательств, наложенных на меня Богом, отстаивать свободы моего народа; это обязательство перед Богом и перед народом, о котором вы говорили, я признаю. Древние законы королевства… насколько мне известно, и это не идет вразрез с фундаментальными законами королевства, с вашего позволения, я не могу предъявить никакого конкретного обвинения…» – Последним должно было быть слово «ответа», а не «обвинения», но эта оговорка была разоблачающей, так как, по мнению короля, это он должен был находиться в положении обвиняющего этих «мнимых судей» в измене.
Карл снова продолжил давать объяснения причин своего отказа признавать их, и снова Брэдшоу прервал его, но короля нельзя было заставить замолчать: «С вашего позволения, вы не должны меня прерывать. Как я сюда попал, не знаю: нет такого закона, по которому можно делать своего короля пленником».
Один или два раза Брэдшоу пытался вклиниться в его речь, пока не остановил наконец поток слов короля, призвав секретаря Бротона зачитать еще раз – и в последний – официальное требование к королю дать ответ на обвинение. Эндрю Бротон, вероятно, уже стоял наготове.
«Секретарь, выполняйте свои обязанности», – приказал Брэдшоу.
«Долг, сэр!» – поправил король со звенящим презрением.
Бротон поспешно зачитал требование, чтобы «Карл
