Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Теперь король услышал одну угрожающую речь и одну слабую. Он вмешался, оставаясь таким же хладнокровным и умелым оратором, как и в первый день, но только еще более непреклонным, так как лучше узнал слабости своих оппонентов и прояснил свой разум, записав свои мысли на бумаге. Но он говорил не по записям.
«Если бы это было только мое конкретное дело, я был бы удовлетворен протестами, сделанными мной в прошлый раз по поводу законности суда, так как короля не может судить никакая высшая инстанция на Земле. Но это не только мое дело, речь идет о свободе и вольностях народа Англии. Ведь если беззаконная власть может устанавливать законы, изменять фундаментальные законы королевства, я не знаю, какой подданный в Англии может быть уверен в своей жизни и в чем-то, что он называет своим».
Карл сказал, что теперь объяснит более подробно причины своего отказа отвечать судьям. Но Брэдшоу его торопливо прервал. Суд не может слушать аргументы и дискутировать с преступником, сказал он. Король должен подчиниться и дать им «точный и прямой ответ».
Но Карла было нелегко запугать. Он знал не только свои неотъемлемые права короля, но и свои права как англичанина.
«С вашего позволения, сэр, – произнес он с ироничной вежливостью, – я не знаю формы права, я знаю, что такое закон и разум, хотя я и не профессиональный юрист; я знаю о законе столько же, сколько любой джентльмен в Англии, и поэтому (с вашего позволения) я защищаю свободы народа Англии больше, чем вы; и поэтому, если бы я навязал какую-нибудь веру какому-нибудь человеку без объяснения причин, это было бы необоснованно».
Брэдшоу снова возвысил голос, чтобы прервать его. «Сир, вы говорите о законе и разуме; это вполне уместно там, где должны быть закон и разум, и они оба против вас». Они были не против него, как, вероятно, Брэдшоу знал и поэтому чувствовал себя неловко. Против короля было его собственное злоупотребление законом в прошлом, его призыв семь лет назад не к разуму, а к оружию. Но это было невозможно доказать, если он не ответит на обвинение. «Сир, вы не должны оспаривать наши полномочия, – заявил Брэдшоу без какой-либо надежды, что король ему повинуется. – Сир, будет принято к сведению, что вы выражаете неуважение к суду, и это неуважение будет соответственно зафиксировано письменно». Это звучало немного слабо: обвинять человека в неуважении к суду, который уже обвинялся в измене и убийстве.
«Я не знаю, как король может быть преступником…» – задумчиво протянул обвиняемый, ссылаясь на слово, сказанное раньше лордом-председателем, и дальше стал доказывать, что преступник он или нет, но каждому человеку позволено протестовать, если он может продемонстрировать причину, чтобы подвергнуть сомнению компетенцию суда.
Брэдшоу этого не ожидал. Никому, бушевал он, не позволено подвергать сомнению компетенцию этого суда. «Они заседают здесь по праву, данному палатой общин Англии, и все ваши предшественники и вы несете ответственность перед ними».
То, что монарх нес ответственность перед палатой общин, а не палата общин – перед монархом, было теорией, которую ни один из предшественников короля не признал бы. Карл тут же ухватился за это: «Где хоть один прецедент?»
Брэдшоу пришел в ярость: «Сир, вам не следует перебивать, когда суд обращается к вам».
Но короля нельзя было заставить замолчать. Он, несомненно, знал закон так, как любой джентльмен в Англии, и знал больше, чем большинство.
«Палата общин в Англии никогда не была судебным органом, – возразил он. – Хотел бы я знать, как она им стала».
Это был очень чувствительный удар. Парламент действительно был судом, но не палата общин. В отчаянии Брэдшоу приказал секретарю Эндрю Бротону призвать подсудимого отвечать на обвинение. Если он надеялся, что эта формальность переключит поток красноречия короля, то ошибся. Тот просто продолжал повторять свое: «Я буду отвечать, как только узнаю, по какому праву вы это делаете». И Брэдшоу мог только закончить заседание, приказав охране увести короля. Но ему не суждено было так легко решить эту проблему, потому что Карл не желал уходить. «Я требую, чтобы мне дали возможность изложить причины, по которым я не отвечаю на обвинение, и выделили время для этого». – «Подсудимые не могут требовать», – укорил его Брэдшоу. «Сэр, – парировал король, – я не простой подсудимый».
Судьи воздержались от принуждения, и солдаты не стали окружать короля и уводить силой. И он заговорил, требуя, чтобы выслушали его причины. «Покажите мне тот судебный орган, где доводы рассудка не должны быть выслушаны», – потребовал Карл.
Брэдшоу потерял голову и самообладание. «Мы покажем его вам здесь, – взорвался он. – Это палата общин Англии». Затем, поняв, что он совершил оплошность, поспешил пригрозить королю, что следующее заседание будет для него последним.
Карл не поднялся, чтобы уйти. «Итак, сэр, – сказал он, – помните, что королю не позволили изложить свои доводы в пользу вольностей и свободы всех его подданных».
Наконец Брэдшоу увидел возможность возразить истцу: «Насколько большим другом законов и свобод народа вы были, пусть судит вся Англия и мир!»
Король потерял уверенность, или, может, охрана начала его постепенно окружать, и необходимость говорить быстро теперь сделала его речь запинающейся. «Сэр, с вашего позволения, – начал он, – именно вольности, свободу и законы я защищал с оружием в руках – я никогда не брал в руки оружие против народа, а только ради соблюдения законов».
Таким неопределенным образом закончился день, и король покинул зал суда под привычные крики: «Справедливости!» Но в узких коридорах между залом и домом Коттона – по крайней мере, так написал Герберт несколько лет спустя – один из солдат стражи громко сказал, когда Карл проходил мимо: «Да благословит вас Господь, сир». Король поблагодарил его, но офицер ударил солдата по голове тростью. «Наказание чрезмерно для проступка», – сказал король и позднее, если верить Герберту, размышлял над тем, что солдаты не держали на него зла, они скандировали «Справедливости!» потому, что им было приказано так делать, и делали то же самое для своих командиров, когда возникла такая необходимость.
Эта иллюзия была утешительна для короля, но это была иллюзия. Некоторые солдаты были на самом деле дезертирами или перебежчиками из его собственной армии, но, наверное, из-за этого они не любили его больше.
Некоторые из них были добродушными и добропорядочными людьми,
