Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
Мысли Степана Олысько тронули меня. В самом деле, рабочие, создающие такое чудо века, такую рукотворную красоту, — самые настоящие творцы.
На «Киевской комсомольской» познакомился с необычным цехом, я бы назвал его художественным! Он объединил поэтов, артистов и музыкантов стройки. Руководил литературным объединением директор бетонного завода, признанный на стройке поэт, Александр Пчелинцев.
Вечером я присутствовал на заседании этого объединения. Володя Нагорный, застенчивый сероглазый паренек, наигрывая на баяне, пел для товарищей свою новую шуточную «Песню монтажника», написанную на слова слесаря Комашкова:
Я почти в облаках
Нахожусь целый день,
Я гляжу с высоты
На прохожих людей.
До чего же смешно получается —
Даже старший прораб уменьшается...
Были и лирические песни, и даже свой шуточный «Гимн».
Тысячи лет седой Днепр нес свои воды в Черное море. Теперь его сила взнуздана. Один и тот же кубический метр его стремительных вод шесть раз пройдет по днепровскому каскаду электростанций и шесть раз «сработает» на пользу человеку, приводя в движение миллионы машин. И в самом далеком уголке страны, где первоклассник склонится над тетрадкой, заботливый свет настольной лампы озарит его испачканные в чернилах пальцы, добрый свет «лампочки Ильича».
———
На одной из шахт Макеевки проходчики восстанавливали заброшенный штрек. Никто не помнил уже, когда была пройдена эта подземная галерея. Почти на всем протяжении штрек обвалился, лишь кое-где просматривались пустоты и чудом держались покрытые многолетней пылью, изломанные деревянные стойки, которыми штрек был когда-то закреплен.
Неожиданно среди этих обломков горняки нашли деревянные санки, подбитые железными полозьями: Тут же валялся шахтерский обушок со сломанной деревянной рукояткой и жестяной заржавленный рабочий номер. На нем была выдавлена надпись: «Франко-Бельгийское Акционерное Общество».
Когда находку выдали на поверхность, вокруг собрались толпы горняков. Никто из молодых не мог разгадать назначение санок. И только старый шахтер долго стоял над ними, горько покачивая седой головой. Он рассказал, как сам когда-то таскал такие, а может быть, эти самые злополучные санки.
Да, в шахте была такая профессия. В рассказе старика вставала перед молодыми шахтерами живая и страшная картина капиталистического Донбасса.
В тесном ущелье угольного забоя человек впрягался в санки, тяжело нагруженные кусками угля. Санки прикреплялись к поясу цепью. На подошвах башмаков торчали гвозди, наподобие подков у лошади, чтобы ноги не скользили по каменной почве. Саночник опускался на четвереньки и, упираясь, обдирая коленки, тащил санки по забою до самого штрека. Профессия саночника была одной из самых тяжелых и унизительных.
Молодые горняки с почтительным страхом, с выражением участия слушали рассказ старого шахтера. Все это было им непонятно, ведь теперь в угольных лавах работают конвейеры, они и «качают» уголь на штрек. А как же иначе?
В наш век научно-технической революции родился новый тип шахтера. Половина шахтеров Донбасса — молодежь с высоким уровнем образования. Они обогащают свои знания бесценным опытом старых горняков, и труд сегодняшнего шахтера все больше становится похожим на труд инженера, хотя по-прежнему тяжел.
ГВАРДИИ СЫН ПОЛКА
Как найти нам слово не простое,
Песню спеть о тех богатырях,
Что в минуты эти там, в забое,
Землю нашу держат на плечах.
И. Горелов
Гитлеровцы стояли на горе, в поселке Золотое. Окопы наших войск проходили понизу, пересекая шахтерские огороды, вишневые сады и речку Камышеваху. Командир, скрытый за густыми зарослями кустов, напряженно смотрел в бинокль в сторону противника: он ждал возвращения юных разведчиков, двух мальчишек, которых послал в стан врага. Мальчишки были местными жителями и сами вызвались проникнуть к немцам. Командир вынужден был пойти на эту крайнюю меру: гитлеровцы занимали главенствующую высоту и держали под обстрелом каждый сантиметр нашей линии обороны. Надо было разведать вражеские огневые точки и подавить их внезапным артиллерийским налетом.
Командир ждал результатов разведки и по-отечески волновался за ребятишек.
А тем временем в поселке Золотое бродили среди вражеских солдат двое мальчишек в рваной одежонке. Они делали вид, что подбирают окурки, а сами зорко смотрели по сторонам, разглядывая, где укрылись вражеские батареи, где расположился их штаб.
Фашисты заподозрили неладное и задержали ребят. Их допрашивал офицер, больно хлестал плетью по плечам. Потом ребят втолкнули в сарай, где были заперты раненые наши бойцы.
— Надо хлопчиков выручать, — сказал один из них. — Нам уже не ждать спасения, а ребятам надо жить...
Ночью сделали подкоп, и мальчишки выбрались на волю. Они во весь дух помчались к своим, кубарем катились с горы, поднимались и снова бежали под свист немецких пуль. Фашисты открыли минометный огонь, тут и там рвались мины, но, казалось, сама судьба укрывала ребят материнским крылом.
На рассвете, взволнованные, голодные, но счастливые, стояли они перед командиром и, перебивая друг друга, рассказали обо всем, что видели.
В Голубовке, в штабе части, артиллеристы нанесли на карту указанные ребятами объекты, и дружно грянули пушки. Следом за огневым налетом бойцы поднялись в атаку, разнеслось по степи дружное «ура!». Гитлеровцы были ошеломлены, побросали свои укрепления и начали отступать. Наши били врагов и гнали их до станции Попасная.
После боя солдаты окружили своих маленьких помощников, повели их на кухню, и там повар накормил их досыта вкусной армейской кашей.
Под вечер их вызвал к себе старший командир.
— Спасибо вам, хлопцы, здорово выручили нас. А теперь марш по домам. Матери вас, наверно, заждались. Передавайте им наш солдатский поклон.
Ребятам выдали по две банки консервов, по буханке хлеба и по куску пайкового сахара. Вон сколько добра привалило! Но мальчики не спешили уходить. Толик умоляюще смотрел на военных — такой маленький, курносый,
