Валентин Берестов - Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Ринулся назад в институт, чуть было не влетел туда прямо в берете, но вахтер на проходной потребовал пропуск. «Чушь какая-то! — подумал Костя. — Он меня, я его тысячу раз видел, а изволь как дурак опять вынимать пропуск!» И в его мозгу отозвалось: «Я ж его, мать твою, тысячу раз видел, а как попка требую пропуск!» Костя снял берет и направился в конференц-зал. Весь институт ждал его.

Костя звонким голосом доложил научные результаты своей прогулки и перешел к обобщениям. Первое. Незнакомые люди думают о нас меньше, чем нам кажется. Можно сказать, почти не думают. Второе. Люди думают о нас примерно то же, что мы думаем о них. Это явление Костя назвал зеркальным эффектом. Третье. Мысли о нас у детей из-за их повышенной эмоциональности проявляются сильней, чем у взрослых.

Тут смеха ради Костя водрузил себе на голову синий берет с блестящим перышком. Никто не обратил на это внимания, и множество импульсов со всех сторон пронзили его мозг. «Вот что значит талант!» — импульс шел от очень талантливого человека. «Он же растяпа, надо все перепроверить», — импульс шел от известного растяпы и путаника. А что думает педант и аккуратист? Ясное дело: «Костя — сухарь, зануда, зато его данным можно верить». А это от кого же? «Карьерист!» Да, это и вправду исходило от карьериста. Зеркальный эффект блистательно подтверждался.

«Кривляка! — уловил Костя. — Что ему наука! Лишь бы покрасоваться перед всеми, побыть в центре внимания. У него, видите ли, бездна обаяния!» Лучше б он этого не улавливал. Вот, оказывается, какова женщина, которая в институте милее всех Костиному сердцу. Он уже от огорчения начал снимать берет, когда в его сознание проник сначала слабый, но все более нарастающий гул: «Гений! Гений! Он, конечно, гений!»

«Если с зеркальным эффектом все правильно, — думал Костя, ища глазами источник импульса, — то среди молодых сотрудников института, поскольку гул идет из задних рядов, находится гений. А если так, то для меня дело чести распознать его, помочь в самом начале его великого поприща. Может, он и сам не знает о своей гениальности».

Импульс нарастал и приближался к кафедре, за которой стоял Костя. «Гений! Гений! И какой лапочка!» — излучала в его мозг лаборантка Люся, не поступившая в этом году в университет. Она несла на подносе стаканы с горячим чаем.

«Вот тебе и зеркальный эффект! — растерялся Костя. — Влюбилась, что ли? А может, она все-таки гений? А может, я — гений?»

1969

МЕНЯ ПРИГЛАШАЮТ НА МАРС

ЛИРИКО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

ДАВАЙТЕ ПОЗНАКОМИМСЯ

Для меня космическая эра началась за десять лет до запуска первого спутника. Это произошло совершенно случайно. Мне просто повезло. Мне вообще везет. Особенно с людьми.

Если я все-таки чего-то достиг в жизни, то этим я обязан людям, которые во мне ошибались. Заставь меня сейчас, через полмесяца после сессии, сдать те же экзамены — и я провалюсь с треском. Наспех, в одну-две бессонные ночи прочитанные «кирпичи»-учебники да чужие тетрадки с записями лекций — вот и вся моя эрудиция.

Предоставьте меня самому себе, и я буду валяться в постели чуть ли не до обеда, читать что попало, слоняться по городу и, если есть деньги, смотреть по три кинофильма в день. Вместо обеда я часто питаюсь пирожками и мороженым. Вместо того чтобы сходить в театр или на концерт, до глубокой ночи играю в домино. Вместо конспектов и записей лекций заполняю тетрадки бородатыми рожами и бессмысленными узорами. Зато, придя в гости, я копаюсь в книгах и отрываюсь от них только для того, чтобы попить чаю в обществе хозяев. На лекции по древней истории я готовлюсь к семинару, на семинаре — к английскому, на английском играю в «балду». Если вы видите меня задумчивым, то вполне возможно, что я размышляю, какие слова получатся из букв, составляющих вашу фамилию.

Между тем меня считают серьезным, вдумчивым человеком. Какая ошибка! Но лишь благодаря этой ошибке я время от времени берусь за ум и хочу быть тем, кем кажусь. Я завожу дневник. «С сегодняшнего дня — новая жизнь». У меня уже много старых блокнотов, которые начинаются этой фразой.

Сейчас я твердо решил стать другим человеком. Ведь мне уже скоро девятнадцать. Я окончил первый курс истфака, зачислен коллектором в археологическую экспедицию и перед ее началом еду в Ленинград, в гости к Лиле Мезенцевой.

Мы познакомились зимой за обедом у общих друзей. Я читал свои стихи. Несколько дней мы бродили по Москве. Чтобы согреться, спускались в метро, осматривали станцию за станцией… Вот и все знакомство. Вполне достаточно, чтобы понять, что Лиля умна, красива. А я рядом с ней… Что говорить? И вот совершенно неожиданно Лиля пригласила меня в Ленинград.

Я был счастлив, что со мной дружит такая девушка и что я, владея своими чувствами, не влюблен в нее. Влюбиться — значит все испортить и потерять ее дружбу.

ГОЛУБАЯ ФУТБОЛКА

Итак, лето 1947 года. Я занял место, как говорится, «по студенческой плацкарте» — на багажной полке. Мой собственный багаж уместился в потрепанном портфеле: мыло, зубная щетка, полотенце, толстая книга «Первобытное общество» и бублик. Милиционер спугнул базарчик на перекрестке, но я все-таки догнал одну торговку и купил этот бублик.

На мне новенькая голубая футболка с белым воротником, приобретенная специально для поездки в Ленинград. Чувствуя ее прикосновение к телу, я казался себе сильным, волевым, энергичным. Я устроился поудобнее, раскрыл «Первобытное общество» и начал новую жизнь, разумную и деятельную.

Проснулся я от того, что кто-то тянул меня за ногу. Проверяли билеты. «Первобытное общество» заменяло мне подушку. Я смущенно спустился, предъявил билет и вдруг обнаружил, что моя новенькая футболка покрыта серыми пятнами. Лежа на багажной полке, я вывалялся в пыли.

Был рассвет. Пассажиры укладывали чемоданы. К туалету стояла очередь. Значит, выстирать футболку я не успею. Но прийти к Лиле в таком виде было совершенно невозможно. Новая жизнь нелепо оборвалась, не успев начаться. Поезд неотвратимо приближался к Ленинграду.

И тут произошло первое из чудес, ожидавших меня в этом городе. Пожилая женщина в сером платке, спросив, к кому я еду, объявила, что не отпустит меня, пока не выстирает футболку.

Мы вместе вышли из вагона. Я нес ее чемодан. По радио передавали правила уличного движения в городе Ленинграде. Правила, прочитанные для пассажиров московского поезда, были самыми обыкновенными, и это задело мое самолюбие столичного жителя.

Мы штурмом взяли трамвай, приехали куда-то, пересели, потом опять пересели. И вот первый дом, первый двор, первая лестница, первая комната в Ленинграде. Железная кровать, старое зеркало, стол, накрытый клеенкой. К зеркалу прикреплена фотография стриженого парня в пилотке, похожего скорее на студента, чем на солдата. На потемневшем потолке у самой стены выступ лепного узора. Значит, эта комната — часть зала большой квартиры, принадлежавшей когда-то какому-нибудь питерскому купцу или чиновнику.