Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
Ему можно было дать лет под тридцать – необыкновенно физически развитый и ловкий, натренированный в различных приемах рукопашного боя, он, несомненно, сознавал себя «асом» десантной разведки. Выражение лица значительное: высокий лоб, прямой нос, тонкие жесткие губы и черные холодно-бездушные, жестокие глаза, заставлявшие трепетать пленных.
Вместе с Борькой-Зверем за реку ушло четверо. О том, как они собираются преодолеть дамбы и водную преграду, никому не было известно. Группа ушла, и потянулись томительные часы ожидания. Одолевает сон. Пристроившись в одном из окопчиков, я задремал – было холодно и сыро, от реки тянуло мозглотою и туманом. Телогрейка не помогала, и зубы стучали в такт дрожи всего тела. Сном я забылся только на рассвете. Сколько удалось мне поспать – не знаю. Разбудил меня Ефим Лищенко.
– Товарищ старший лейтенант, проснитесь. Там немцив привели.
Слова эти заставили меня вскочить. Сделав несколько движений руками, чтобы окончательно согнать сон, я направился туда, где уже стояли Федотов, Шаблий, Воронцов, Гуленко, разведчики и трое немецких солдат в мокрой эсэсовской униформе танкистов «кампфгруппы» войск СС. Их черные фигуры до половины рисовались резким контуром на фоне предрассветного светящегося неба, а нижней своей половиной как бы растворялись в туманном сумраке земли. До восхода солнца оставалось приблизительно около часа. Борис, с откинутым на ремне «шмайсером», прохаживался между пленными и командирами полков. Как выяснили из документов, пленные были двадцать седьмого года рождения – совсем мальчишки.
Справа стоял низкорослый, рыжеватый крепыш с ефрейторскими нашивками, физически сильный и здоровый. Под копной волос низкий лоб, приплюснутый нос и сумрачный взгляд глубоко посаженных, маленьких серых глаз. Он, видимо, сопротивлялся – полные губы его разбиты, в углу рта струйка крови. Рукава его черного мундира засучены, и видны сильные и большие кулаки. В центре – стройный блондин, лицо открытое и, если б не обстановка, то можно сказать, приветливое. Солдат этот напоминал тип остзейских или прибалтийских немцев – статных, красивых, физически сильных. Третий – полная противоположность предыдущим. Высокий, худой и сутулый. Большой горбатый нос, впалые щеки, землистый цвет лица, курчавые черные волосы. Крупные, выразительные глаза полны ужаса. Солдата бьет частая нервная дрожь. Воспаленные губы что-то шепчут.
Допрос пленных Борис ведет самостоятельно, даже не советуясь ни с командиром полка, ни с начальником разведки. Выяснив то, что ему нужно, он докладывает Федотову:
– Пленные из сводной роты «кампфгруппы» танковой дивизии «Викинг», переформированной в пехотное подразделение после потери танков. Первые двое – рабочие, а третий – студент. Этот вот, с ефрейторскими нашивками, из них самый твердолобый, заявляет, что на вопросы не личного порядка они отвечать не собираются.
Борис помолчал. А потом, с какой-то особенной дьявольской улыбкой, произнес:
– Ну что же. Посмотрим!
Мне, даже не знавшему, что, собственно, собирается делать Борис, стало как-то не по себе только от одного тембра его голоса. Борис прошелся перед пленными спокойно, уверенно, величественно. Достал из кармана дорогой портсигар, вынул сигарету, слегка размял ее пальцами и произнес спокойным, ледяным тоном:
– Бис мейне цигареттэ брент, гебе ихь дем ерстен фон инен дрей ди мёглихькейт фернунфт анцунэмен. Собальд мейне цигареттэ эрлёхт инд ихь кейне фрейвиллиг антворт бэкоммэ урид дер Гефангенэ штандрехтлихь эршоссен. (Пока моя сигарета горит, я предоставляю возможность одуматься первому из троих. Как только сигарета потухнет, а добровольного ответа не последует, пленного расстреляют на месте по закону военного времени.)
Наступила пауза. Борис смотрел торжествующе спокойно. Пленные озирались по сторонам. Они, очевидно, до конца не верили в то, что кто-то, так вот, вдруг, ни с того ни с сего может лишить их жизни. Рыжеватый ефрейтор стоял спокойно, глядя на курившего Бориса. Только желваки играли на его массивных скулах да в маленьких глазках сверкал лихорадочный огонек ненависти. Борис кончил курить и, улыбнувшись одной стороною узкого рта, показал сигарету ефрейтору. Затем, оправив гимнастерку под ремнем, довольно миролюбиво спросил:
– Альзо? (Итак?)
– Зухэ ди Феррётер андерсво (Предателей поищи в ином месте), – грубым, раскатисто-отрывистым голосом выкрикнул рыжеватый ефрейтор, – вир зинд СС-Лэйтэ, вир зинд кейнен руссишен Шмутцфинк, вир вейдерн унс цу антвортен. (Мы эсэсовцы, а не грязные русские свиньи, мы не желаем отвечать.)
– Что он там лает? – спросил Воронцов. – Переведи!
– Он говорит, – усмехнувшись, процедил сквозь зубы Борис, – что они эсэсовцы, а не грязные русские свиньи. И отвечать не желают.
Спокойно, без малейшего признака нервозности, Борис вынимает вороненый «парабеллум». И едва лишь Борис закурил вторую папиросу, черноволосый и худой солдат из студентов закричал:
– Нур нихьт эршиссен! (Только не стреляйте!)
– Антвортэн зи фрейвиллиг. (Говорите откровенно.), – тоном, не терпящим возражений, произнес Борис.
– Яа. Яа. Вир зинд берейт. (Да. Да. Мы готовы.), – поспешно ответил красивый блондин.
– Нун гут, – согласился Борис и, обратившись к Федотову, перевел: – Они согласны говорить.
Щелчком пальцев отшвырнув сигарету, Борис стал спрашивать о наличии танков.
Красивый блондин ответил:
– Эс гибт нур Шютценпанцдрваген. (Только бронетранспортеры.)
– Спроси сколько? – поинтересовался Федотов.
– Виефиель компание цёельт дю «Кампфгруппе»? – спрашивает Борис.
– Дрей, ес кан зейн, фюр компиние, – поспешно ответил черноволосый солдат.
– Три, возможно, четыре роты, – перевел Борис. И стал спрашивать о наличии проволочных заграждений, траншей, дотов, землянок. Осведомился о расположении огневых позиций противотанковых батарей, полевых батарей, минометных батарей.
Пленные отвечают охотно, говорят о том, что знают, что видели собственными глазами в пределах переднего края их батальона. Черноволосый, виновато улыбаясь, попросил воды. Ему дали, и он стал жадно пить, вцепившись в кружку и стуча зубами о ее края.
Узнав то, что было нужно, подполковник Федотов приказал отправить пленных в разведотдел штаба дивизии. Пленных увели. А мы, расположившись под прикрытием дамбы, стали готовить документы на предстоящее артиллерийское наступление.
Из-за гор на востоке вставало солнце, и утро началось активной пулеметно-минометной перестрелкой. Потом вступили наши батареи тяжелых минометов. Только стрельба эта ничем не напоминала нам того артиллерийского наступления, к которому мы все уже успели привыкнуть. Федотовские батальоны сидят за дамбой и не двигаются с места. Похоже, что командир 351-го полка не спешит с форсированием реки-канала Раба.
– Что он тянет, чего выжидает? – как бы про себя рассуждает Шаблий. – Или у Виндушева какой-то очень тонкий тактический замысел, которого я не в состоянии разгадать? Может
