Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
Совещание закончилось. Дивизионы поехали каждый по своим направлениям. А группа управления полка, возглавляемая подполковником Шаблием, пробиралась на передовую сквозь небольшую лиственную рощицу. Командира полка на этот раз сопровождали Видонов, Никулин, Федоров и я.
За нами гуськом шли разведчики, связисты и радист Семен Соколов. Высокие и стройные березки, осины и клены тянулись длинными хворостинками к небу, образуя там – в вышине – причудливый шатер из лиственного кружева. Внизу, у земли, невысокий подлесок, кустарник и трава. Запах в роще пьянящий – букет того неповторимого лиственного дурмана, который, кажется, долго и не выдержишь. Хочется бросить все, упасть на траву и лежать, не в силах подняться, – лежать до тех пор, пока не наступит полное забытье. До нас тут имела пристанище, по-видимому, какая-то венгерская кавалерийская часть. Стоят брошенные повозки с обрубленными в спешке постромками. Лежит на боку, потеряв колесо, штабной фургон – вокруг раскиданы папки с документами, карты, схемы. Шаблий подобрал гусарскую саблю и рубил ею кусты, сквозь которые приходилось нам пробираться. Потом он эту саблю бросил со словами: «Дерьмо. Клинок никуда не годится. Не сталь, а железка. Наши куда лучше».
Среди обозных фур нашел я две великолепные, тонкого сукна, офицерские шинели, которые до поры до времени припрятал в машине батареи управления полка.
Наконец, выбрались мы на противоположную, западную опушку рощи. Впереди нас кукурузное поле с остатками прошлогодней ботвы. А впереди, метрах в пятистах – восьмистах, дамба реки-канала Раба. Мы было сунулись идти напрямик через поле, но нас остановил пехотный солдат, сказав, что теперь к берегу подхода нет:
– Снайпера бьют. Вон наших на поле сколь лежит.
Надвигался вечер – все кругом было пронизано лучами заходящего солнца. Решили ждать темноты и тогда уже пробираться к дамбе. Там, у береговой линии, под насыпью дамбы, окапывались пехотинцы федотовского полка. Тяжелая артиллерия противника бездействовала, и лишь легкие батальонные минометы обстреливали нашу восточную сторону реки.
– Немцы в репродуктор кричат, – говорит словоохотливый парень-пехотинец, – будто нам этой реки не преодолеть. У них там силы – туча!
– Туча, говоришь, – Шаблий смеется, – ну, эти тучи мы запросто разгоним. Завтра сам увидишь.
Только с наступлением полной темноты оказалось возможным выйти к берегу. Дамба для снайперов создавала мертвое пространство, но для легких минометов она не служила препятствием. И немцы с педантической точностью обстреливали пространство вслепую по площади. Солдаты тут же принялись рыть узкие щели и «лисьи норы».
28 марта. Ночь прошла беспокойно. Пехота выходила к дамбе, пересекая кукурузное поле. Пушкари легкой полковой артиллерии на руках катили орудия. Связисты наши тянули линии кабеля, которые постоянно рвала пехота, и они бегали, исправляя порывы. С рассветом вновь принялись за работу снайперы – били немецкие снайперы метко и без промаха. Как выяснили к вечеру, за день в федотовском полку снайперы выбили около пятидесяти человек.
Весь день прошел в сутолоке. Наблюдать противоположный берег оказалось чрезвычайно трудно – мешала западная дамба, создававшая и у противника «мертвое пространство», также используемое для укрытия живой силы.
Лишь только солнце поднялось на такую высоту, что стало освещать противоположный, западный берег дамбы, подполковник Шаблий с Видоновым занялись пристрелкой реперов поорудийно, побатарейно, дивизионом и всем полком сразу. Наблюдательный пункт нашего полка отстоял от наблюдательного пункта подполковника Федотова менее чем на полусотню шагов.
– Интересно, что там наблюдает Павел Николаевич в свой перископ, – говорит Шаблий, как бы ни к кому и не обращаясь, – что он там видит – то же, что и мы, или что-то совершенно иное?!
В десятом часу на командный пункт Федотова прибыл командир дивизии полковник Виндушев. Как он ухитрился проскочить кукурузное поле, неведомо. Возможно, в район дамбы командир дивизии прибыл ночью и только теперь появился среди нас. Он сразу же обрушился на Федотова:
– Почему немецкие снайперы сковывают целый полк? Снайперов уничтожить немедленно! Шаблий! – обратился Виндушев к командиру нашего полка. – Слева роща, видишь? Разделайся немедленно, чтобы там ничего не осталось! Сможешь?
– Видонов, Николаев, – спокойно говорит Шаблий, – просчитать перенос огня по роще от ближайшего репера.
Подготовку данных закончили менее чем за десять минут, был назначен пятиминутный огневой налет.
Получив санкцию командира дивизии, все пять батарей единым залпом накрыли злополучную рощу и молотили ее беглым в течение заданного срока, израсходовав порядка двухсот мин. В роще начался пожар. Все окуталось дымом и пылью. Полковник Виндушев был явно доволен и изрекал какие-то маловразумительные и не особенно цензурные междометия.
– После такого огневого удара, – говорит Шаблий, – этот участок без особых усилий можно захватить силой одной роты.
И мы ждали броска пехоты. Но его не последовало. Пожав руку подполковнику Шаблию, полковник Виндушев удалился.
– Что, он нас проверял, что ли? – недоумевает Шаблий. – Может, решил посмотреть качество минометного огня? Ну что ж. В грязь лицом мы не ударили. Молодцы батарейцы!
Федотов после ухода Виндушева спокойно расхаживал вдоль дамбы, подходил к нам и беседовал с Шаблием, присаживался к своему перископу. Воронцов находился тут же – то он куда-то убегал, то лежал, растянувшись на плащ-палатке, то подходил к нам и балагурил. Под вечер он шепнул мне, что с наступлением темноты Федотов отправляет поисковую группу с целью захвата языка и ликвидации снайперских гнезд.
29 марта. Час ночи. Без единого выстрела, под покровом непроглядной темноты, поисковая группа оперативной разведки федотовского полка ушла на задание.
Воронцов и Гуленко подбирали людей для такой операции из десантников, имевших уже немалый стаж «работы за кордоном» – то есть в тактическом и стратегическом тылу противника. Однако, даже среди этих бывалых ребят, не знавших ни страха, ни сомнения, ни чувства сострадания, выделялся особыми качествами характера молодой и красивый парень с сержантскими погонами по кличке Борька-Зверь. Фамилии его никто не знал. Да и
