Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

Эмма стояла оглушенная. Жаркая кровь билась в ее жилах, пульс стучал, как удары молота глаза и кончики пальцев горели.

Чудо, раскрывшее ей свои нежные и крепкие объятия, вырвавшее ее из безнадежного, жалкого существования, уносившее ее в загадочный манящий мир, — неужели оно наконец пришло к ней?

Чудо… В тишине и одиночестве ночи грезила она с открытыми глазами, пытаясь разглядеть его сквозь тьму. Белые смутные фигуры приближались к ней, с блистающими на головах коронами, держа в бледных руках лилии на длинных стройных стеблях. Они выходили из зеленых волн далеких морей, высокие бледные женщины с кроваво-красными губами, приоткрытыми, как от жажды. Они были окутаны благоуханием, исходившим от королевских одежд. Это были королевы. И они приближались к Эмме, склонялись перед нею, служили ей.

Эмма чувствовала, как по жилам ее струится раскаленный поток жизни. Она выпрямилась во весь рост и смотрела на все вокруг глазами властительницы, пока не утихло ее волнение, не остыл жар в крови.

Теперь, изможденная и беспомощная, она увидела, что от мечты не осталось и следа. В холодном свете северного солнца все окружающее предстало перед ней таким, каким и было в действительности.

Она видела ленивые воды речки Ди, впадающие в узкий морской залив, за которым простиралась широкая зеленая гладь Ирландского моря. Она видела землю, на которой стояла, на которой родилась, — серую полосу, зажатую между заливом и горами Уэльса. Видела она Хадн — маленький город с его серыми развалинами древнего замка, с низенькими жалкими крестьянскими домами и извилистыми, покрытыми грязью улицами, в которых, казалось, застыло вечное молчание. Все было безнадежно, пусто, без будущего, без утешения. Мертвые камни, к которым она была прикована и не могла шевельнуться.

А даль манила. За горами простиралась обширная свободная земля. По ней тянулась широкая дорога к большому таинственному городу, в котором была жизнь, было счастье, — к Лондону…

Голоса детей вывели ее из задумчивости. Она еще раз кинула взгляд на море, но баржи уже не было.

Молча повела она детей домой.

Глава вторая

Всю ночь она не сомкнула глаз. Как решиться последовать за незнакомцами и оставить все — мать и надежность своего существования? Этот вопрос мучил, как ночной кошмар. Она слышала легкое дыхание детей, спавших рядом с нею в своих кроватках. Тихо шелестела в парке листва — и больше ни звука.

Ах, как ненавистна была ей эта тишина! Она заперта здесь, как в тюрьме. Дни неслись один за другим без всяких перемен — и ни единого глотка свежего воздуха. И господа, и слуги — все они были стары, никогда ни один из них не ускорял шага, никогда никто не произнес громкого слова. Они не смеялись, не волновались. Были добры, но той равнодушной добротой, которая не вызывала в другом отклика. В своем бесстрастии они представлялись Эмме существами другого мира, в котором не было ничего человеческого.

Прогулки с детьми — всегда по одному и тому же маршруту, к одной и той же цели. Взбирались на холм, чтобы поглядеть на море, до которого никогда не доходили. Или прохаживались по парку, по его посыпанным белым песочком, тщательно выровненным дорожкам, на которые и ступить-то было страшно. Между живыми изгородями тиса, тень которых ложилась на сердце тяжелым черным камнем, мимо клумб с бледными растениями, до которых нельзя было дотронуться. Все было бескровным, тусклым, неподвижным.

Внезапно Эммой овладел страх: ей почудилось, что еще мгновение — и наступит смерть. Под легким одеялом ей стало вдруг нестерпимо жарко. Она вскочила с кровати, едва держась на ногах добралась до окна и отворила его. Но под густыми деревьями парка еще застоялась духота минувшего вечера. Горячий влажный туман ударил в лицо, и Эмма почувствовала, что задыхается. И все-таки она не вернулась в постель, а стоя у открытого окна, ждала наступления дня.

Это был тот день, когда ее отпускали с садовником на еженедельную ярмарку в Хадн. Там она встречалась с матерью, привозившей на продажу фрукты и птицу с фермы своего хозяина.

В их распоряжении было два коротких часа. Они разговаривали, глядели друг на друга, держась за руки. Они любили друг друга и были счастливы, что могут побыть вместе. Только это и не давало им почувствовать себя окончательно затерянными в холодном, равнодушном мире.

Рассказать все матери? Матери, которой разлука разорвет сердце.

С нетерпением ждала она первого луча солнца, но когда он наконец появился, она почувствовала страх: решение, которое она уже готова была принять, показалось невозможным.

Она медленно оделась и препоручила детей старой служанке. Садовник уже ждал во дворе. Эмма нерешительно забралась в повозку и уселась рядом с неразговорчивым стариком.

Они подъехали к трактиру, садовник распряг лошадей. Из дверей вышел Том Кидд. Он неизменно поджидал здесь Эмму, когда она приезжала в Хадн.

Сколько она себя помнила, он всегда был около нее. Когда она пасла овец мистера Блосса, он был подпаском на соседней ферме. Когда она училась в школе миссис Баркер, он нанялся конюхом на почту напротив. Ну, а с тех пор как она стала нянчить внуков миссис Томас в городке у залива Ди, он начал работать с одним из рыбаков, ловивших рыбу у ближних рифов.

Она нередко видела его, взбираясь с детьми на холм. Он стоял вдалеке и украдкой кивал ей. Она запретила ему приближаться к ней, боясь людских пересудов.

В городе их, однако, никто не мог увидеть, здесь он имел возможность поговорить с нею. И каждый раз у него был для нее какой-нибудь подарок; изящное маленькое украшение, шелковая ленточка, несколько пестрых перьев. При этом он всегда, несмотря на их родство, обращался к ней уважительно-официально; особенно с тех пор, как она побывала в школе миссис Баркер.

Он помог Эмме сойти с повозки и пошел с ней рядом к рыночной площади. На нем был его лучший костюм. Пестрая матросская шапка лихо сидела на его темных вьющихся волосах, а расстегнутая белоснежная рубашка открывала загорелую сильную и широкую грудь. В свои восемнадцать лет это был красивый коренастый парень, который мог бы, пожалуй, помериться силами с любым противником.

— Я освободился на сегодняшний день, мисс Эмма, — сказал он со своей плутоватой улыбкой. — Славный мне выпал денек.

Она дружески посмотрела на него.

— Что же сегодня случилось. Том? Твой день рождения?

— Ну, в моем дне рождения не было бы ничего особенного. Гораздо лучше, мисс Эмма, намного-намного лучше.

Он позвенел монетами в кармане широкой куртки.

— Хочешь пойти на танцы? Сегодня вечером, к майскому дереву?