Эллери Квин - Санаторий смерти

Эллери Квин

Санаторий смерти

1

При взгляде на прекрасную усадьбу в колониальном стиле, которая на протяжении целого века была гордостью Спьютен Дайвил, никто бы не подумал, что в ее стенах может разыграться трагедия. Наоборот, все здесь, кажется, так и дышало покоем, все было солидным и надежным — и небольшая площадь перед колоннадой у входа, и разбитый с размахом, ухоженный газон, и два могучих дуба перед домом, темная листва которых оттеняла белизну фасада, сверкающего на июльском солнце. Место, выбранное для дома, — на гребне холма, в окружении великолепного сада и зелени газонов, откуда открывался вид на луга, леса и еще дальше, на широкое русло Гудзона — говорило о склонности его первого хозяина к уединению. Все было бы просто прекрасно, если бы спокойную красоту усадьбы и ее окрестностей не портило новшество: на фасаде дома были приляпаны красные неоновые буквы, которые призваны были привлекать своим светом проезжающих мимо водителей: «Храм здоровья Джона Брауна».

Означенный Джон Браун купил имение несколько лет назад, и считал, как видно, что реклама была для него важнее, чем слава человека с хорошим вкусом. Из его журналов, распространявшихся по всей стране, — «Совершенное тело», «Идеальные формы» и «Здоровое питание Брауна» — явствовало, что красота зависит исключительно от пропорций тела, а потому может быть приобретена только благодаря разработанному Брауном комплексу гимнастических упражнений и предписанной им диете. Глубокая вера Брауна в силу рекламы подвигла его поставить у входа в усадьбу статую — Джон Браун в натуральную величину, в спортивных брюках в обтяжку! Больше того. Он позаботился, чтобы его пышногрудая загорелая ассистентка, Корнелия Маллинз, проводила свои уроки гимнастики на свежем воздухе и исключительно на южной террасе дома, то есть там, где ее тоже могли наблюдать все, кто проезжает мимо. То, что ее ученики рекрутировались исключительно из числа мужчин с толстыми бумажниками и такими же толстыми животами, а также из числа дам, которые судорожно пытались избавиться от последствий чрезмерного увлечения пирожками и шоколадными конфетами, ничуть не портило впечатления — наоборот, даже подчеркивало ее красоту.

Однако вскоре интересы любопытствующей публики изменились — вместо того, чтобы развлекаться созерцанием гимнастических уроков, она принялась жадно глазеть сквозь решетку на виллу, ожидая очередных сенсаций. На дороге против дома останавливалась одна машина за другой, и пассажиры, высовываясь из окон, возбужденно указывали на санаторий Джона Брауна.

— Вон та комната на втором этаже! Как раз над тем местом, где стоит полицейский. Там и нашли труп!

Какой-то юнец, широко раскрыв глаза, прошептал:

— Правда, жутко, а? Но уж мистер Квин-то поймает убийцу.

Еще утром 23 июля все было как обычно. Мужская половина обитателей санатория продолжала спать, достаточно вкусив виски накануне вечером. Дамы вышли к завтраку и накладывали на свои тарелки горкой мармелад со шведского стола. Солнце вовсю светило на зеленые газоны и на бассейн, облицованный голубым кафелем. Лучи его пробивались сквозь листву огромных дубов и рисовали причудливые узоры на ослепительно белом фасаде дома. Один из этих лучей проник сквозь кованую железную решетку на окне второго этажа, упал на рентгеновский снимок, отразился от него и осветил хмурое лицо врача, который держал этот снимок в руках.

— Нет ни малейшего сомнения, доктор Роджерс, — сказал он сухо, протягивая снимок одному из своих двух коллег, которые стояли с ним в кабинете Джона Брауна. — Бесспорная злокачественная опухоль, которая прогрессирует. Метастазы уже проникли в сердце и легкие. Операция была бы просто убийством.

— Да, мой диагноз такой же, — сказал Джим Роджерс. — Просто я оказался в неловком положении, поймите. Я уже несколько лет работаю врачом здесь, в санатории. Когда Джон Браун пригласил меня, пришлось оставить практику. И теперь он не принимает меня всерьез. Как, впрочем, и всех окружающих его.

— Ах, так это вы пишете медицинские статьи в его журналах?

Роджерс кивнул.

— Да, а он подписывается под ними. Но речь сейчас не о том. Он просто не верит ни одному моему слову. Один бог знает, сколько я потратил трудов, убеждая его сходить на рентген. Видите ли, человеческое тело — его идеал. Он так и молится на него. Одна мысль, что он, возможно, заболел, повергает его в ужас. Браун — божество для самого себя. А его тело — воплощение этого божества. Я еще ни разу не видел человека, который бы столь отдавался страсти самолюбования.

Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с седой бородкой справа от него.

— Вы согласны с моими словами, Гартен?

Доктор Гартен пожал плечами и улыбнулся.

— Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.

— Статуя! Скажете тоже! — Лицо Роджерса вытянулось. — Каменный идол! Вон, глядите, еще один такой же.

Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.

Там, справа в стене, была ниша, а в нише — покрашенная в телесный цвет гипсовая фигура.

Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.

— Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него действительно фигура как у Гермеса.

— Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего тела, — раздраженно сказал Роджерс. — Это — копия мраморной статуи, которая стоит у входа.

— М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, — сказал Гендерсон и вернулся в кабинет. — Я думаю, что он не протянет больше шести недель.

— Как он воспримет такое известие? — задумчиво спросил Гартен. — Он хотя бы догадывается, что его ждет?

— В том-то и трагедия, — нахмурившись ответил Роджерс. — Его не обманешь, он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно здоровым.

— И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?

— Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы, господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.

— Это мы сможем перенести, — философски заметил Гартен. — А вот что касается лечения… Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней, ну, на несколько недель, но…

Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:

— …Но было бы милосерднее не слишком мучить его.

— Нам сейчас надо поговорить с ним? — спросил Гендерсон и кивнул в сторону закрытой двери спальни.

— Если вы не против, сделайте это без меня, — сказал Роджерс. — Я поговорю с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.

Гендерсон кивнул и пошел в спальню. Его коллега двинулся за ним. Несколько секунд спустя они исчезли за дверью.

Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда, десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и стал санаторным врачом в «Храме здоровья», где ум его практически остался невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна, давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по профессии.

У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги — свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит работу в «Храме здоровья» и снова вернется в пауку, но потом в нем возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало бы.

Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем, и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в специальной подставке. Перед чернильницей лежало шесть журналов — ровно, как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще — рентгеновский снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали гнетущее впечатление.