Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

Год спустя купец обанкротился, и дочери батрачки под насмешливыми взглядами соучениц пришлось покинуть школу.

С тех пор она стала нянькой. Ее приняли из милости и сострадания. Теперь все, кто еще так недавно окружал ее лестью, избегали ее.

Однако еще у миссис Баркер ею овладела новая мечта. Это был уже не сон ее детства, в котором она видела себя принцессой. Она узнала, что там, в огромном незнакомом мире, существовало нечто великолепное, прекрасное, чего можно было достичь с помощью знаний. Об этом она мечтала, этому отдавала все силы и училась, училась. Теперь и эта мечта развеялась. Люди поклонялись деньгам. Богатому было все доступно, перед бедняком закрывались все двери. Быть бедным — значило влачить жалкое существование. Такова была жизнь.

Не все сказала она им прямо. Однако ее жесты, горящий взор, сам звук ее голоса — все выдавало ее горечь, тяжкий опыт ее короткой жизни. Мисс Келли мягко привлекла ее к себе и нежно откинула ее волосы с горячего лба.

— Бедное дитя! Рано же пришлось вам испытать в жизни горе. Наступят, однако, и лучшие времена. Когда девушка так красива…

Эмма резко высвободилась из ее рук.

— Что мне до этой красоты? — мрачно сказала она сквозь зубы. — Здесь никто и понятия не имеет о красоте. Все пренебрегают мною. А я — я знаю, что умру в нищете и унижении.

Мисс Келли улыбнулась.

— Вы торопите события, дитя мое. Никогда нельзя предсказать, что из человека получится. Взгляните на меня. Я не знаю, где явилась на свет и кто мои родители. Я выросла в ярмарочном балагане, в шестнадцать лет еще не знала грамоты. А теперь у меня особняк в Лондоне, имение в Ирландии, сейф в Английском банке. Меня знает весь Лондон. Дамы завидуют мне и подкупают мою портниху, чтобы выпытать фасоны моих платьев; мужчины бегают за мной и лишаются своего состояния ради одной моей улыбки. А один из них… Наступит день, когда этот человек станет королем Англии, императором Индии, самым могущественным властителем в мире. Люди называют его «Джентльмен Георг»[2]. И вот он любит меня, он — мой раб. А я называю его «толстячок», «маленький толстячок».

Она звонко рассмеялась. В бурном веселье она подобрала спереди свое дорогое платье, обнажив голые колени над шелковыми чулками, и внезапно высоко подняла левую ногу.

— Арабелла, — крикнул Ромни сердито, — как вы можете?

Она пожала плечами.

— Мизантроп! Малышку ждет в Лондоне неслыханная удача!

Лицо художника помрачнело, голос зазвучал резко.

— Вы хотите погубить ее?

Мисс Келли засмеялась.

— Погубить? Чепуха! Кроме того, вы не понимаете, что ей на пользу, дружище. Если мисс Лайен окажется в Лондоне, вы сможете писать ее портреты в двадцати, тридцати разных видах, так часто, как вам заблагорассудится. Вам ведь самому этого хотелось.

Его глаза вновь загорелись.

— Это правда. И тогда я оставлю далеко позади и Гейнсборо и всех остальных. — Затем он опомнился. — Не слушайте эту искусительницу, дитя мое. Оставайтесь здесь, со своей матерью. Здесь вы…

Нетерпеливым жестом мисс Келли прервала его.

— Избавьте нас от подобных тирад, Ромни! Давайте лучше рассуждать разумно. Сколько вы будете платить мисс Лайен за каждый сеанс? Пять фунтов?

Он кивнул, вновь погрузившись в созерцание красоты Эммы.

— Пять фунтов, и гарантирую сто сеансов.

— А я, — добавила мисс Келли, обращаясь к Эмме, — приглашаю вас к себе в качестве компаньонки с жалованьем десять фунтов в месяц. Ну, что скажете? Принимаете предложение?

Эмма посмотрела на нее нерешительно. В жизнь ее вторгалось что-то новое, и это повергло ее в смятение.

— Не знаю, — проговорила она запинаясь. — Это было бы для меня огромным счастьем, но…

— Но? Разве того, что вам предложили, мало Что за княжеское содержание получаете вы теперь в качестве няни?

— Четыре фунта в год.

— И вы еще раздумываете? В ваши годы я такое предложение прозакладывала бы черту душу и тело.

Эмма внезапно побледнела.

— Моя мать… Она любит меня, и если я ее покину…

— Она будет только рада тому, что вы вырветесь из этой нищеты! — Мисс Келли повернулась к Ромни. — Дайте мне ваш карандаш, я напишу мисс Лайен свой адрес.

Она вырвала листок из альбома для эскизов написала крупными прямыми буквами «Мисс Келли, Лондон, Арлингтон-стрит, 14» и проставила внизу дату: 6 мая 1779.

— Зачем это? — спросил Ромни удивленно.

Она засмеялась.

— Я очень забывчива и вынуждена вести дневник для моего ревнивого толстячка. Разумеется, я записываю лишь то, что не забываю записать, то есть то, что толстячку дозволено знать. А мое знакомство с мисс Лайен скрывать от него не нужно.

Ромни тоже рассмеялся.

— Несмотря на то, что мисс Лайен так красива? Вы не боитесь соперницы?

Она высокомерно пожала плечами, но взгляд ее стал холодным.

— Я сумею защититься.

Резким движением она сунула Эмме листок в вырез платья.

— Если вы все-таки явитесь в Лондон и пошлете мне этот листок, мне достаточно будет заглянуть в дневник, чтобы тотчас же все вспомнить. Надеюсь, это произойдет скоро. Итак, до свидания в Лондоне.

Она кивнула Эмме и оперлась на руку Ромни, чтобы вернуться на баржу, откуда как раз возвращались дети со старой служанкой.

Когда Ромни прощался с Эммой, лицо его снова было усталым и грустным.

— Я не говорю вам «до свидания», мисс Лайен. Где угодно будет вам лучше, чем в Лондоне.

Эмма безмолвно смотрела им вслед.

Но вдруг мисс Келли вернулась. Со странным блеском в глазах она оглядела Эмму с головы до ног. Ее приоткрытые яркие губы пылали на бледном лице.

— Я не могу так уйти от тебя, моя девочка, — прошептала она, тяжело дыша. — Ты так красива. А я… Вокруг меня масса людей, они льстят мне и покорны моей воле, но я ненавижу их, они мне отвратительны. Я никого не люблю, никого! Я так одинока! Но если ты приедешь ко мне, мы станем сестрами, я буду носить тебя на руках, буду любить тебя, любить…

Ее голос пресекся, как от рыданий. Словно ища опоры, она цеплялась за Эмму. Внезапно подавшись вперед, она, как бы вне себя, трижды горячо поцеловала Эмму в губы и со странным смехом поспешила прочь, к берегу. Скользящей походкой, в отливающих всеми цветами радуги одеждах, гибкая, ловкая, она напоминала ящерицу.

Гребцы налегли на весла. Под развевающимися флагами Уэльса баржа летела по прозрачной воде, переливаясь розовым и золотисто-желтым с пурпуром и лазурью, как большая заморская птица, уносимая морскими ветрами в таинственную даль.

Эмма стояла оглушенная. Жаркая кровь билась в ее жилах, пульс стучал, как удары молота глаза и кончики пальцев горели.