Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова

такими чёрными, как в юности. Фигура стала грузной, как у мамы. Прежним остался только необыкновенный Тосин смех. Все меняются с возрастом. Это естественно, но почему-то, когда неузнаваемо меняются красивые женщины, да и красивые мужчины, как-то особенно обидно, что так безжалостно время. Думаю, обладатели красоты переживают её исчезновение особенно остро. Однажды я увидела фотографию пожилой женщины. Даже в старости она была удивительно красива благородной, аристократической красотой: седые волнистые волосы обрамляли лицо, большие светлые глаза, тонкий нос с небольшой горбинкой. По словам её племянницы, в молодости она была так хороша, что от неё невозможно было отвести глаз, и в неё влюблялись с первого взгляда. Старея, она часто сидела перед зеркалом и вопрошала: «Куда всё это делось!», а позднее вообще зеркала занавесила. Потеря красоты стала для неё трагедией. Слава богу, у меня таких переживаний не было – невозможно потерять то, чего нет. В ранней юности, наоборот, меня одолевали комплексы в отношении своей внешности, в которой я находила массу недостатков. По Тосе тоже не было заметно, чтобы изменившаяся внешность изменила её характер – она осталась такой же доброжелательной и смешливой, как в юности.

На том же вечере было много неожиданных встреч. Кто-то был легко узнаваем, а кто-то очень изменился. Одноклассники подвели ко мне невысокого мужчину весьма непрезентабельного вида.

– Лия, узнаёшь?

Я с недоумением всматривалась в испитое, с мешками под глазами лицо и не узнавала. Мужчина радостно улыбался с видом человека, дарящего ценный подарок. Кто-то подсказал:

– Это же Лёша! Герасимов!

«Вот ужас-то!» – подумала я, а вслух изобразила радость от встречи. Я помнила его хорошеньким мальчиком с пшеничными волосами, нежной кожей и цветом лица как у девочки. Он учился на класс ниже, был влюблён в меня, о чём он мне в тот вечер и напомнил. Влюблённость обнаружилась летом 1958 года в колхозе, куда мы приехали работать трудовым лагерем от школы. Как мне рассказали, Лёша после школы поступил в ленинградский кораблестроительный институт, но загулял, стал выпивать. Со второго курса его выгнали. Он вернулся в Полярный и постепенно стал таким, каким я его увидела.

Трудовой лагерь. и Театр юного полярника

Лагерь… Он и его организатор стóят отдельного разговора. В школе работала Галина Николаевна Зыкова – вела уроки пения. Будучи человеком очень энергичным, она стала главным организатором внеклассной жизни школы, особенно художественной самодеятельности, впоследствии была классным руководителем, завучем школы. Помимо музыкального у неё было театральное образование. После окончания театрального училища она по распределению попала в театр на Сахалине. Там же, на Дальнем Востоке, вышла замуж за молодого офицера-подводника, которого вскоре перевели в Полярный. Я любила петь, одно время пела в школьном хоре, но Галина Николаевна, когда я училась в девятом классе, уговорила меня петь соло. Я всегда страшно волновалась перед выступлением. Моим коронным номером, пользовавшимся большим успехом у матросов, когда я выступала в Доме офицеров на концертах художественной самодеятельности, была песня И. Дунаевского из кинофильма «Остров сокровищ». В ней такие слова:

 Я на подвиг тебя провожала,Над страною гремела гроза.Я тебя провожала,Но слёзы сдержала,И были сухими глаза.Припев:Я в дело любое готова с тобоюИдти, не боясь ничего!Если ранили друга, сумеет подругаВрагам отомстить за него!Если ранили друга,Перевяжет подруга горячие раны его!  

Ну и так далее в том же духе… Матросам такой подход к отношениям полов очень нравился. Публика бурно аплодировала, стучала ногами, кричала «бис». Обычно приходилось исполнять её дважды. Ребята говорили, что слышали эту песню в профессиональном исполнении и оно ни в какое сравнение не идёт с моим. Может быть, так оно и было, пела я с комсомольским пафосом, но петь соло было для меня сущей мукой! Перед выступлением от волнения я была красная как рак, и меня била дрожь. Дуэтом выступать было для меня проще. С Володей Афутиным – обладателем лирического тенора мы пели дуэты из «Холопки» и «Трембиты».

Галина Николаевна организовала в школе драмкружок, который стал носить громкое название «Театр юного полярника», сокращенно – ТЮП. Мы ставили пьесы Михаила Светлова «Двадцать лет спустя», Бориса Горбатова «Юность отцов», какие-то современные пьесы на школьные темы. Сами делали декорации, костюмы. Ездили со спектаклями в Североморск, Колу. Выступали на кораблях, мурманском телевидении. Надо отдать должное Г.Н. – она умела пиарить, как теперь бы сказали, ТЮП. Он в нашей жизни значил очень много. Основная жизнь тюповцев, в том числе и моя, была сосредоточена в нём: репетиции, спектакли, поездки, а уроки воспринимались как что-то второстепенное. Естественно и неизбежно случались романы! Некоторые из них завершились впоследствии супружескими союзами. Славу Лыкова и его одноклассницу Аллу Антонову уже тогда мы называли «супругами Лыковыми». Алла трогательно заботилась о Славе, особенно это было заметно в поездках. Слава окончил высшее мореходное училище подводного плавания в Ленинграде, много лет был командиром подводной лодки, потом заместителем командира родного училища. Алла, окончив институт, всю жизнь проработала учительницей химии. Они живут в Санкт-Петербурге, оба на пенсии, у них дети, внуки и… болезни в соответствии с возрастом. Я сохраняю отношения с ними до сих пор. Зовут в гости.

Мы были тюповцами первого призыва и в своём роде «звездами» в масштабе нашей школы. Новые постановки ТЮПа ждали с нетерпением. ТЮП определил дальнейшую судьбу некоторых его участников. Кое-кто после школы выбрал театральную стезю. Кто-то стал актёром, актрисой, кто-то – театральным художником. ТЮП просуществовал более десяти лет. Благодаря Г.Н. связи между бывшими выпускниками нашей школы сохранялись до её смерти. Г.Н. давно перебралась в Москву к старшему сыну. В дни её рождения и праздники к ней было не прозвониться. Ей звонили со всей страны. Часто, бывая проездом, навещали бывшие ученики нашей школы, собирались на её юбилеи и на юбилеи школы. Г.Н. перенесла два инфаркта, у неё было два перелома ноги. Работала кассиром метро почти до восьмидесяти лет, ходила в театр и была в курсе театральной жизни Москвы. В последние годы жизни после перенесённого инфаркта из дома практически не выходила. Как она сама говорила, работал только один орган – голова. Надо сказать, неплохо работал в её восемьдесят пять лет. Похоже, у неё на телефоне было пол-Москвы, и, если надо было организовать какое-нибудь мероприятие, собраться бывшим