Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский

<Тифлис>[416]

Тифлисе велась жизнь весьма оживленная, во дворце бывали часто большие обеды и вечера, некоторые из них особо нарядные. Итальянская опера давалась в театре мавританской архитектуры, выстроенном князем Григорием Гагариным и который был, без сомнения, один из самых красивых где—либо мною виданных.

Брат мой ездил по улицам Тифлиса в коляске на паре рысаков и сопровождаемый преживописным конвоем из линейных казаков, скакавших кругом.

Случалось, что у брата бывали припадки подагры и тогда он сидел или лежал в своем кабинете или в персидской комнате, убранной коврами, оружием и подушками, богато вышитыми грузинскими дамами.

В то время бывали при нем приближенные адъютанты, между прочим, Давыдов с женою, урожденной княжной Орбелиани, и только что приехавшие из Петербурга молодые наши племянники, близнецы Владимир и Анатолий Орловы—Давыдовы[417]. Они служили до того в кавалергардском полку, в столице, где вели самую светскую жизнь. Они еще не знали, как быть при новом своем начальнике и им не были известны порядки кавказские и отношения служебные того края.

***

«Я послан князем Меншиковым в князю Воронцову с известием о большом морском сражении в Синопе, в котором мы истребили всю там находящуюся турецкую эскадру с десантом, предназначенным на кавказские берега».

«Сражение было в открытом море или в порту?» — был его вопрос.

«Турецкий флот — отвечал я — стоял на якоре под защитою береговых укреплений г. Синопа и от огня наших кораблей весь город сгорел вместе с турецкими судами».

При этих словах, он принял вид озабоченный и сказал: «Это война с Англией и Францией». Ему было известно объявление этих двух держав, что нападение со стороны России на какой—нибудь из турецких портов будет считаться как «casus belle»[418]

«Есть ли у тебя — спросил он — письмо от князя Меншикова на имя наместника Кавказского?»

«Есть» — отвечал я и показал ему пакет, который был повешен на моей шее и который я хранил как зеницу ока. Он посмотрел на адрес и вдруг, к неописуемому моему ужасу и изумлению, разорвал печать и вскрыл письмо, на котором было написано самим князем Меншиковым: князю Воронцову в собственные руки.

Увидя это непонятное со стороны брата действие, я бросился, чтобы остановить его, но он преспокойно и даже с некоторою улыбкой, стал читать письмо. Потом, увидев мой испуг и недоумение, объяснил мне, что по случаю болезни наместника он был назначен им вести все по управлению Кавказа и по военным действиям дела, имел право принимать и распечатывать все официальные, на имя наместника адресованные, бумаги и письма.

Брат мой вставал очень рано и ходил каждое утро во дворец наместника, где был отведен для него кабинет, в коем он работал, замещая самого князя.

Изнуренный и растрясенный только что совершенным мною, без отдыха, путешествием, длившимся более 10—ти дней, я отправился в назначенную для меня комнату, лег в полном изнеможении и заснул самым крепким сном.

На другой день я встал поздно и пошел к брату, который уже давно занимался делами в наместническом дворце. Он мне сообщил, что кн. Воронцов был уже извещен о моем приезде и, выразив сильное желание видеть меня, назначил свидание в тот же самый день.

Я отправился к нему; он принял меня в своем кабинете очень ласково и стал расспрашивать про действия нашего флота в Черном море и попросил рассказать ему Синопское сражение со всеми (весьма интересующими его) подробностями и в разные его фазисы. Он знал хорошо турок, так как он воевал с ними часто в течение века, а в последнюю перед тем войну в 1828 и 1829 годах играл видную и деятельную роль, управляя осадными работами против Варны, которая была им взята.

Князь в этот же день приказал сообщить городу Тифлису радостную весть о морском сражении с кратким его описанием и упоминая о важности победы, в коей была истреблена турецкая эскадра, везшая на Кавказские берега многочисленный десант.

Вскоре после того начали съезжаться во дворец все военные и статские чины с поздравлениями; колокольный звон раздавался по всему городу, а мне пришлось, как очевидцу и участнику боя, удовлетворять любопытству множества разных лиц.

С этого дня был целый ряд праздников по случаю этого события.

Граф Вл. Соллогуб (писатель)[419] находился в то время при наместнике и жил в Тифлисе со своим семейством. Жена его графиня Софья Михайловна, рожденная гр<афиня> Виельгорская[420], была одним из главных украшений тифлисского общества; дети их были тогда малолетние.

Граф Соллогуб предложил князю Вор<онцову> поставить на сцену в тамошнем театре известную пьесу «Дедушка Русского флота», на что получил согласие и принялся немедля за работу, прилагая к пьесе несколько изменений своего сочинения, удобоприменяемых к настоящим обстоятельствам. Пьеса была необыкновенно скоро готова, и был назначен спектакль нарядный, праздничный (de gala[421]).

Театр тифлисский, мавританской архитектуры, был выстроен по чертежам князя Григ<ория> Гагарина[422], служащего тоже при князе Воронцове.

Сам князь В<оронцов> по болезни не мог присутствовать; зато его супруга Елизавета Ксаверьевна (рожденная графиня Браницкая)[423] была его представительницею и сидела в царской средней ложе с большою свитою.

Театр был полон, военные все были в парадной форме и много дам местного тифлисского общества в прекрасивых грузинских костюмах с белыми вуалями сидели в ложах, из коих некоторые напоминали гранадскую Альгамбру с украшениями в роде “azulejos”[424] окна залы “de las dos Hermanas”[425].

Прочитаны были на сцене стихи сочинения Соллогуба и хор итальянской труппы пропел Русский гимн при восторженных криках «Ура!».

На второй или третий день после моего приезда я лежал утром рано в постели; вдруг дверь отворяется и брат входит ко мне, неся в одной руке саблю, а в другой что—то завернутое в пакет.

«Вот что ты получил — сказал он — я только что прочитал в Правительственном Вестнике Приказ о наградах Высочайше пожалованных участвовавшим в сражении «Владимира» с «Перваз—Бахри». Ты был представлен адм<иралом> Корниловым к двум наградам за одно это дело; к