Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Брат успел утром рано отдать переделать штабофицерские сухопутные эполеты на флотские. «Саблю же — сказал он — дарю тебе мою собственную, кавалерийскую, которую ты можешь потом велеть переделать, заменив форменными флотскими. Что касается клинка, он известен на всем Кавказе, как один из лучших в крае, и имеет в глазах знатоков большую ценность».
Я был обрадован этими наградами; приехав в Тифлис в чине лейтенанта, в обер—офицерских эполетах и без всякого ордена, я теперь мог показываться в густых эполетах, и со знаком отличия, заслуженном в бою, который льстил, я должен сказать, моему самолюбию.
При князе Воронцове, представлявшем лицо Государя, было, вроде Двора, многочисленное и весьма приятное общество. Кроме Соллогуба с семейством был еще князь Григорий Гагарин, женатый на Дашковой[426], известный своими художественными произведениями, особенно по части архитектуры и живописи в чисто византийском стиле. В России и частью за границей существует множество православных церквей, иконостасов и памятников по его рисункам, которые он всегда с любезной готовностью сообщал многочисленным, обращавшимся к нему лицам.
В самом же Тифлисе, успел он в свое там пребывание исполнить весьма важные работы, в том числе: фрески на внутренних стенах старого Сионского собора[427] и театр в мавританском вкусе, один из самых красивых когда—либо мною виденных[428]. Княгиня, его жена, пользовалась столько же в Тифлисе, сколько и в Петербургском обществе общим уважением и симпатией.
У Воронцовых жила постоянно, и много лет до управления Кавказом графиня Шуазель, рожденная Голицына[429]. Все, знавшие ее, неминуемо испытывали очарование, которое она умела вызывать своим оригинальным умом, разговором всегда занимательным и картинным; вместе с тем она отличалась известностью своего рода «nonchalance»[430], которая пленяла и увлекала.
Княгиня Воронцова сама была необыкновенно мила со всеми ее окружающими, и у нее был какой—то природный или приобретенный, быть может, вследствие обстановки ее жизни, дар принимать гостей и быть со всеми ласковой и любезной.
О дамском обществе из грузинок я не говорю, так как их было очень много и между ними были весьма выдающиеся своими манерами и красотой; большая же часть их, особенно принадлежащая местной аристократии, отличалась каким—то врожденным достоинством и женственной грацией, полуазиатскими и полуевропейскими.
Из приближенных к наместнику мужчин многие были в то время в действующей армии. В Тифлисе были в числе адъютантов: князь Дмитрий Иванович Мирский[431], и некоторые другие, коих я не помню; кажется, тоже Лорис—Меликов[432]. Были тоже и статские чиновники, между пр<очими>, Минчаки[433] (по дипломатической части), д—р Андреевский, пользовавшийся большим доверием князя и, получивший известное, вследствие того, влияние в мире деловом[434].
Старый князь В<оронцов> не приходил к столу, обедал у себя в кабинете один. За княжеским официальным столом председательствовала княгиня Елизавета Ксаверьевна; бывала постоянно графиня Шуазель, мой брат, как начальник гл<авного> штаба, адъютанты, несколько человек гостей, всего около 15 или 20 лиц.
После обеда все входили в гостиную, устроенную в восточном вкусе, подавали кофе, трубки, кальяны. Курение из последнего княгиня В<оронцова> особенно любила.
Эпоха, в которую я приехал в Тифлис, была полна живого интереса, и, к прежней жизни среди постоянных тревог и забот местной военной обстановки, присоединялся еще животрепещущим вопрос войны на более обширном поле, с большою и сильною державою, и сверх того — ожидание приближающемся грозы, а именно столкновения с двумя самыми могущественными нациями Европы, провозгласившими себя защитниками первой.
Приходили беспрестанно известия с действующих на турецкой границе и даже на нашей территории отрядов. Недавно произошедшее при Башкадыкларе славное сражение[435] было свежо в памяти всех; многие из участников в нем, коротко знакомых в тифлисском обществе лиц, были или убиты или ранены.
Особенно говорили о храбрейшем из храбрых князе Элико Орбельяни[436], любимце князя Воронцова, который в блистательной против турок атаке был тяжело ранен.
В это время его жена, та самая княгиня Орб<елиани>, которая была при набеге лезгин на Цинандали[437], увезена в полон в горы к Шамилю со своею сестрою, княгиней Чавчавадзе[438], находилась в Тифлисе и родились у нее близнецы сыновья.
Вскоре, еще во время моего там пребывания, пришло известие о смерти ее мужа, которое старались от нее скрыть. Она же с нетерпением ждала мужа, надеясь на скорое его выздоровление и на возможность поделиться с радостью от случившегося у них семейного счастливого события.
Во время моего пребывания в столице в Грузии мне пришлось видеть интересное зрелище. Князь Андроников[439], одержавший несколько дней перед тем около Имеретии или Менгрелии победу над турецким сильным отрядом его атаковавшим, возвращался в Тифлис с донесением самому князю Воронцову[440].
Я поехал с знакомыми по дороге, по которой следовало ему подъезжать к городу. Большая часть населения Тифлиса высыпала, кто пешком, кто верхом или в экипажах, встречать его и образовалась в ожидании его в роде лагеря, где играла оживленная грузинская музыка с барабанным боем и зурною с барабанным боем и зурною, сопровождаемая песнями и плясками. Наконец, показался на почтовой дороге сам кн. Андроников верхом, с многочисленной свитою, и крикам и приветствиям народа при виде героя, их соотечественника, не было конца.
Вся эта масса следовала за ним в город, где ожидала его тоже восторженная встреча. Поравнявшись с дворцом наместника, князь Андроников остановился, и сам наместник вышел на балкон, в форменной шинели и в кавказской черной папахе, которою он ему махал, поздравляя его лично при всей стекавшейся публике, с победою.
Андроников казался весьма проникнутым и польщенным одобрением и похвалами старого, всеми уважаемого почтенного воина. Вся картина и сцена отличались характером вполне своеобразным, военным.
В тифлисском обществе было много разных увеселений, особенно у Воронцовых, и одно из лиц, более способствовавших к его оживлению, был граф Соллогуб, коего неистощимая изобретательность и постоянно игривое воображение оказывали неоценимую услугу.
Раз было к обеду за княжеским столом было более обыкновенного приглашений по случаю дня рождения весьма любимой графини Шуазель.
Тосты сменялись тостами и спичами, как вдруг входит в залу дежурный адъютант и идет прямо к моему брату, докладывая ему, что приехавший c действующей армии офицер имел к нему важное поручение. Брат обращается к княгине, хозяйке дома, и спрашивает
