Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
«С такими машинами можно двести тонн угля в смену добыть», — сказал я. «Двести тонн стыдно, — возразил Юра Соколов. — Самое меньшее — триста!»
Триста тонн в смену — это было многовато. Это значило — вдвое повысить производительность. Такого у нас в шахте еще не бывало.
«Сколько же возьмем на себя, товарищи?» — «Триста тонн».
Когда в бригаде согласие — ничего не страшно. Сказано: где лад, там клад. Решили триста тонн, значит, так тому и быть.
На другой день провожали нас в шахту с цветами, оркестр играл. Я лично не люблю парадности. Но, с другой стороны, событие: в шахту спускалась первая в Донбассе бригада коммунистического труда.
Словом, поехали мы в шахту с музыкой. В лаве наш комбайнер, профессор техники Анатолий Кулик включил машину. Мотор взревел, хлынул уголь на транспортер — река угля! Радуемся: не работа, а мечта. Вдруг — стоп машина. Конвейер не тянет. Даю команду: рубать на малой скорости. Кулик включил самую медленную скорость, и все-таки транспортер не тянул.
Вылезли все мы на штрек, столпились возле конвейера, думаем: что делать? Машина стоит, а время идет. Время идет, а угля нет. Решили сгрузить часть угля с транспортера, чтобы облегчить моторы. Взялись за лопаты и стали сбрасывать уголь на штрек. Сгрузили половину — пошел конвейер. Проводили уголь, нагрузили оставшийся и тоже отправили. Кажется, обошлось. Полезли снова в лаву.
«Толя, заводи свою шарманку, будем рубать», — сказал я.
Кулик включил мотор, и комбайн начал работать. Минут пять прошло, угля на конвейерной ленте — гора. И вдруг опять остановка: не тянет конвейер.
Вызвали начальство, стали думать сообща, решили разделить конвейер на две части, установить вторую натяжную головку, чтобы усилить тягу. На ремонт ушла вся смена. И мы, знаменитая бригада, не оправдали музыки, с которой нас провожали. План выполнили процентов на десять. «Не кажи гоп, пока не перескочишь». Так и вышло.
Выезжаем на‑гора́, а тут корреспонденты из газет приготовились нас фотографировать. А мы не можем людям в глаза глядеть.
На другой день та же история: перегревается мотор, от гидромуфт дым идет. Опять не выполнили план.
Телеграммой вызвали конструкторов транспортера и, пока они ехали, старались своими силами устранить неполадки. Однако сделать ничего не могли. Что ни день — долг растет.
Стали нами посмеиваться. Большинство, конечно, сочувствовало, а те, кого мы не приняли в бригаду, издевались: «Эй, святоши, пойдемте выпьем!» — «Куда ты зовешь их, они в монахи записались: не пьют, не курят».
Хлопцы мои растерялись. Я говорю им: «Ребятки, связала нас судьба в одну семью, давайте не показывать виду, что нам плохо. Выше голову!»
Не все меня послушали. Леонид Белоус огрызнулся: «Генералиссимус... Кто же начинает войну с отступления?» — «Я хоть и не генералиссимус, а считаю, что никакого отступления нет и неудачи наши — временное дело». — «Сколько будет продолжаться это «временное»?»
За меня заступился Юра Соколов: «Петр Первый сказал: «Поражение есть преддверие победы».
Белоус еще пуще: «Надоела ваша агитация. Побеждайте, а я отдохну», — и нехорошо выругался. Ребята, вижу, нахмурились. Мы ведь дали торжественное обещание покончить с этой грязью — сквернословием. «Леня, так нельзя вести себя», — говорю ему. А он снова ругаться. Хлопцы молчат, но вижу — буря близка.
«Что же ты, паразит, слово нарушаешь?» — еле сдерживая себя, сказал ему комсорг. Но Белоус не смутился. Тогда я обратился к ребятам: «Мы обязались оказывать друг другу максимум внимания. Как будем поступать с такими нарушениями?» — «Выгонять из бригады. И немедленно...»
Бывают моменты, когда надо выдержать характер. Спрашиваю хлопцев: «Какие будут другие предложения?» Хлопцы молчат. «Голосую: кто за то, чтобы исключить Леонида Белоуса из бригады коммунистического труда?»
И мы прямо в забое, уставшие, в грязных шахтерках, проголосовали. Рабочий день еще не кончился, но мы предложили отступнику покинуть бригаду. Швырнул он инструмент и удалился не спеша, вразвалку, подчеркивая, что презирает нас.
Признаюсь, сидели мы словно придавленные. Никто даже головы не поднял. Обидно и горько было — нарушена первая заповедь, главный закон бригады: один за всех, все за одного. Один восстал против всех.
Кто-то из ребят попробовал пошутить: «Участок у нас тринадцатый, несчастливый...»
На шутку не обратили внимания, поднялись и приступили к работе. Теперь нужно было трудиться и за того, кто ушел. Рубали уголь со злостью. За три часа «скачали» сто вагонов. Но тут опять случилась поломка. Пока исправляли, кончилась смена. Решили мы не уходить до тех пор, пока не будет триста тонн. Только начали работу, как меня позвали на штрек к телефону. Инспектор охраны труда запретил «пересиживать» свое время, грозился штрафом.
«Пусть штрафует, не уйдем. Мы должны доказать дезертиру, что без него не пропадем».
В этот день мы впервые выполнили свое обязательство и нарубили триста тонн! Это был великий праздник. Хлопцы шутили: «Спасибо Белоусу, помог нам план выполнить». И все-таки потом поняли: легко прогнать человека, а кто будет воспитывать? Хорошо, если в другой бригаде люди окажутся умнее нас. С тех пор мы старались таких ошибок не делать — не гнать от себя людей.
Был у нас еще случай, более сложный. Не хочу называть фамилии, потому что сейчас этот парень работает хорошо, а в трудную для нас пору подал заявление о выходе из бригады. И нет закона юридического, чтобы задерживать человека. Захотел уйти — и уйдет. Но мы попросили начальника участка всеми силами задержать паникера. Пусть он вместе со всеми хлебнет трудностей, а выберемся из прорыва — скатертью дорожка!
Начальник участка выполнил нашу просьбу и не дал перевода на другой участок. И человек остался с коллективом, больше того, он не предал самого себя, того, кто вместе со всеми давал клятву жить и работать по-коммунистически.
...Ветер утих, и на огромном водохранилище улеглось зеркальное спокойствие. Издали, с мелких мест, где растут в затонах камыши, доносится кваканье лягушек.
День подходит к концу. Шахтеры из бригады Кузьмы Северинова отдыхают, кое-кто уснул, уткнувшись лицом в пахучую траву, другие сосредоточенно ловят рыбу.
Солнце садилось за дальними курганами. Шахтеры высыпали в цинковое ведро шевелящихся, с растопыренными клешнями раков и стали собираться в обратный путь. Почти у всех были мотоциклы или машины.
Загудели моторы. Одна за другой машины помчались по степным дорогам. Впереди, то взлетая на вершины холмов, то ныряя в глубокие балки, летели, точно птицы, быстрые мотоциклы.
Впереди показались шахтные
