Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
Сам собою завязался разговор о воспитании. Кто-то сказал, что у нас нередко заискивают перед детьми, сюсюкают, дрожат над ними вместо того, чтобы воспитывать их в серьезности, в ответственности. Ведь будущее страны зависит от того, какими вырастут наши дети.
Кое-кто был склонен обвинять родителей в том, что они не прививают детям чувство уважения к себе и вообще к старшим. Другие упрекали школу — там не воспитывают у ребят норм общественного поведения. Заспорили, перескакивая с одной мысли на другую. Вопрос коснулся самого наболевшего и животрепещущего, и, я бы сказал, самого неотложного — воспитания коммунистического человека. И можно было позавидовать той страстности и зрелости суждений, с которыми молодые рабочие вели спор. Не обошли они и своей бригады. Говорили, что воспитание надо начинать с самих себя, что если говорить честно, то кое-кого надо было выставить на всенародное обозрение, как Дюжев выставлял перед соседями сломанную сыном куклу.
Бригады коммунистического труда тем и отличаются от предыдущих, что должны воспитывать человека, выправлять душевную кривизну. Ведь эта кривизна не только передается «по наследству», но и сама по себе возникает в процессе жизни в самых неожиданных ситуациях. Переделать характер человека труднее, чем технику. И в этом великом деле строительства нового человека не может быть конца, оно непрерывно.
Все сошлись на том, что за последнее время в стране были найдены замечательные формы воспитания: бригады коммунистического труда, народные университеты культуры и добровольные дружины.
Все в этом чудесном дне — и новая квартира Дюжева на Соколиной горе, и спор о воспитании, и вспомнившийся вдруг давний разговор дюжевцев о коммунизме при посадке молодого парка на Ленинских горах, — все в этом дне казалось значительным. И верилось, что эти смелые люди, разведчики будущего — а имя им легион, — проложат дорогу, по которой пойдет все человечество к своей счастливой судьбе.
* * *
Для себя я уже привык называть этот парк дюжевским. Он берет начало у Ломоносовского проспекта и тянется вдоль новых жилых кварталов до Калужской заставы... Слева в легкой дымке виднеются корпуса Московского университета.
И парка в полном смысле этого слова пока еще нет. Он весь в будущем. Посажена едва ли половина деревьев, да и те, хотя листья на них зеленеют, еще совсем тоненькие и редкие.
Как-то я побывал в том уголке молодежного парка, где сажали деревья рабочие бригады Виктора Дюжева. Я хорошо приметил эти деревья. Они растут с краю, возле домов, и если посмотреть в сторону университета, то он как раз приходится напротив, и кажется, до него рукой подать.
Той памятной весной, когда закладывали парк, саженцы еще не все распустились, и трудно было определить, какое деревце какой породы. Но вот я иду по едва наметившейся аллее и вижу на знакомой лужайке четыре маленькие рябины, тонкий клен, вытянувшийся и нескладный, точно подросток, а рядом цветет радостно и торопливо кудрявая липка. Кто-то посадил среди деревьев кусты сирени. Вокруг аккуратно разровнена черноземная почва, как видно, специально привезенная сюда. Пестрят посеянные маргаритки, а в стороне еще не убраны бугры старой глины, они поросли дикой сурепкой и ромашками.
Одна из аллей покрыта асфальтом. Здесь все только рождается. Сады растить трудно. Требуется много сил и времени, чтобы слабые деревца укрепились в земле, а она приняла их и, как мать, напоила соками жизни.
Я глядел на молодые деревья, на белые березки, будто взявшиеся за руки, на тонкие рябины, где среди листвы висят гроздья ягод, — скоро они вспыхнут оранжевым огнем и украсят подрастающий парк, посаженный руками моих друзей — серпомолотовцев.
Вот она, мудрость жизни, — труд дал всходы, и, право же, захватывает дыхание от простой и вместе с тем необычной мысли, что ведь эти всходы — самые настоящие, самые реальные всходы коммунизма.
———
В час вечерней зари хороша донецкая степь. Величавое солнце медленно опускается к горизонту. Здания шахт, высокие трубы, бегущие по шоссе автомашины отбрасывают от себя длинные синеватые тени. Поднимешь руку — и тень от нее метнется по балкам и курганам от рудника до рудника.
Солнце все ниже, тени длиннее, и степь играет красками: она то ярко-золотая, то розовая, то малиновая. Будто в сказке мчится вдали малиновый тепловоз. Шагает по дороге шахтер — весь малиновый от заката. Сверкает окнами малиновый Дворец культуры в горняцком поселке.
Но вот солнце коснулось горизонта. Краски тускнеют. Теперь освещены только шапки подсолнухов в степи да верхушки тополей в поселках. Краешек солнца заблестит в последний раз и скроется за дальним курганом. Тихо угасает пожар вечерней зари...
В такую пору на шахтах Донбасса наступает время третьего наряда. По всем дорогам, ведущим к шахте, спешат на работу горняки ночной смены: забойщики, машинисты комбайнов, проходчики, водители электровозов. Кто живет рядом — идет пешком, кто дальше — мчится на мотоцикле или в собственной «Волге». От машин гул и треск стоит в поселке. На просторном шахтном дворе оживление, слышится говор, девичий смех. В полутьме летних сумерок то здесь, то там вспыхивают огоньки сигарет, блуждают, как светлячки, шахтерские лампы.
Еще один рабочий день окончился, но работа нескончаема — в этом великая мудрость труда.
ТРУДНАЯ ЖИЗНЬ КУЗЬМЫ СЕВЕРИНОВА
Лампочка сияет в темноте,
На уступах ровный бег теней.
Сколько, сколько исходил ты с ней
Трудных и крутых своих путей!
Я. Шпорта
Ветреный солнечный день, степное раздолье. Далеко разлилось синее водохранилище. С берегов заглядывают в воду серебристые вербы, пышные, нарядные в молодом убранстве листьев. Отражены в пруду и облака, и кажется, что
