Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
Так и решили. Пока в заводоуправлении оформляли командировку, дюжевцы работали на других станах. Но это не разобщило бригаду, ее жизнь была теперь полна нового, радостного смысла.
В один из майских дней я встретился с дюжевцами на Ленинских горах, где молодежь столицы закладывала парк. Бригада в полном составе приехала на воскресник.
Молодые липы-саженцы едва распускали почки, рабочие бережно переносили деревца на руках, аккуратно снимали с корней влажную мешковину.
Засучив рукава рубахи, Саша Ильющенко орудовал киркой. Виктор Дюжев лопатой выбрасывал из ямы землю. Павел Пушкарский приехал на воскресник с женой, они только что посадили деревцо и утрамбовывали землю.
По небу плыли кучевые облака. В голубой дали сверкал золотым шпилем Московский университет. Ветер парусом надувал рубаху на Саше Ильющенко. Валентин Коников и Володя Кошин, отдыхая, прилегли на майскую травку покурить. Подошел комсорг, воткнул в землю лопату и сказал громко:
— Сейте разумное, доброе, вечное... Кошин, а ну покажи, которые здесь твои деревья?
— Вон те две липки. А что?
— Запомни их. Лет через тридцать, при коммунизме, придешь сюда с палочкой, старичком, и отдохнешь под ними.
— При коммунизме стариков не будет, — бодро отозвался Кошин, — тогда все станут молодыми, и я в том числе... Таблетки будут от старости: проглотил одну — и помолодел...
— Вот как ты представляешь себе коммунизм? — засмеялся Саша Ильющенко.
— А что? — не то настаивал на своем, не то подзадоривал товарищей Кошин. — Я так думаю: коммунизм — это высшая техника. Нажмешь кнопку, и машина все за тебя сделает: пуговицу, если надо, пришьет, костюм погладит. Автомобили будут на солнечной энергии. Кто пожелает, может иметь свой вертолет. Захочется ему в кино, сел и полетел. Опустился на крышу кинотеатра, где будут специальные посадочные площадки, выключай газ и двигай в кино.
Все рассмеялись, слушая, как разгулялась фантазия у товарища. И завязался веселый разговор, где уже трудно было понять, кто «подыгрывал» Кошину, кто возражал серьезно.
— Тогда не будет ни газа, ни угля, ни нефти, — сказал Иван Яковлев, — горючее заменит атомная энергия. Двигатели будут величиной с наперсток.
Валентин Коников приподнялся и сел, чувствовалось, что он не согласен и у него есть собственная концепция.
— Технократы вы... Повторяете одно и то же — коммунизм — это высшая техника, кнопки будут нажимать люди вместо работы. Вы вот мне скажите: останется в коммунизме ложь? Будут люди завидовать друг другу, обманывать один другого, лицемерить, подхалимничать? Исчезнут эти пережитки в человеке или останутся?
— ...И как будут работать люди? — добавил Саша Ильющенко. — Сохранится ли какой-то вид зарплаты, или она исчезнет за ненадобностью, потому что труд станет наслаждением?
Все молчали, поглядывая на Виктора Дюжева, ждали, что скажет вожак. Но вместо Дюжева вступила в разговор жена Павла Пушкарского, приехавшая на субботник вместе с бригадой.
— Правильно говорит Валентин... Почему у нас мало говорят о том, какие будут при коммунизме отношения? Будут, например, несчастные люди, обманутые и обманщики? Останется ли неразделенная любовь? Вообще, горе, слезы, обиды будут тогда?
— В новом качестве! — весело отозвался Яковлев. — Согласно учению диалектики: все повторяется в новом качестве.
— Нет, я серьезно спрашиваю, — продолжала Пушкарская.
— Я думаю, — сказал комсорг после некоторого раздумья, — я думаю, что человек коммунизма избавится прежде всего от самого позорного недостатка — зависти. Тогда человека не будет мучить зависть, если сосед, скажем, съест больше, оденется лучше, заработок у него будет выше. Ты, к примеру, трудишься меньше меня, а потребляешь больше — ну и на здоровье. Сейчас это считается несправедливостью, а тогда подобное «неравенство» перестанет разъединять людей. Но чтобы воспитать в людях такую высокую сознательность, нужно много времени.
— Все правильно, кроме зарплаты, — засмеялся Яковлев. — В коммунизме денег не будет, их сожгут как мусор. Заходи, если нужно, в магазин или на базу и бери что тебе нужно — бесплатно, конечно.
— А если деньги исчезнут, для чего магазины?
— Не лови меня на слове, — сказал Яковлев. — Пусть это будут общественные распределители. Пришел, расписался и уходи.
— Ага, все-таки «распишись». Значит, будет отчетность, а если так, то будут и ревизоры...
— Учет и контроль всегда нужны. Но понятие собственности исчезнет: не будет ни «твоего», ни «моего», а все общее.
Дюжев чувствовал, что надо внести ясность в разговор, хотя не был уверен, правильно ли объяснит. Сказал, как сердце подсказывало:
— Я думаю, друзья, что коммунизм не для всех придет в одно время. У нас и сегодня есть люди с коммунистическими чертами. И наверно, еще в коммунизме останутся люди с пережитками. Нельзя представить себе вступление в новую жизнь, как ходят в театр по билетам: и тогда будет продолжаться борьба со своими слабостями.
— ...Тем более что эти слабости воспитывались в людях тысячелетиями, — поддержал Дюжева комсорг. — И чтобы вытравить эти пережитки — жадность, тунеядство, жестокость, чувство мести, — нужна долгая борьба.
— Будет вам философствовать, — сказал Владимир Кошин. — Зачем гадать? Будем трудиться, а новое общество само собой сложится.
— Ну нет, решительно не согласен! — возразил Пушкарский. — Чтобы не сбиться с пути, надо видеть далеко вперед. Коммунизм строим мы сами, нам и определять, каким он должен быть. А для этого надо не только трудиться, но и спорить, думать, искать.
Горячий разговор продолжался в тот день и по пути на завод. Уже невозможно было ничем погасить мечты, что переплелись с надеждами. И когда пришли на смену, собрались в маленькой конторке старшего мастера. Сколько тут посыпалось вопросов, обращенных к старому коммунисту! Он и сам разволновался, отвечал не вдруг, словно размышлял о том заветном, что беспокоило с самых дней юности.
— Раньше мы тоже спорили об этом. Придем после работы голодные, усталые, рассядемся вокруг «буржуйки» и давай мечтать о будущем. Как я представляю себе коммунизм? Люди будут физически развитыми, здоровыми, красивыми — ведь они не будут знать болезней, не будут испытывать горе. Труд станет первой жизненной потребностью, любимым занятием. Тяжелые работы будут выполнять машины. На долю людей останется управление ими и то, что машинам не под силу, — творчество. В мире прекратятся войны, исчезнут границы между государствами. Человек, отправляясь в отпуск, сможет поехать
