Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
И понеслось. Весна в Женеве, лето в Ницце, осень в Париже, зима в Риме и так далее, с не слишком-то разнообразными вариациями. Страсть Мэри Сарджент к перемене мест была столь сильна, что, приехав в один город, она уже начинала мечтать о следующем. Деньги стремительно таяли, но Сардженты выкручивались, экономили на свой манер: посещали модные места не в сезон, брали прислугу без рекомендаций. Доктор тосковал по родине, врачебной практике, по близким. Он справедливо подозревал жену в том, что она спекулирует своей «болезнью», симптомы которой могла облегчить одна лишь Европа, но о возвращении в Филадельфию не было и речи: уже только от разговора об этом Мэри становилось хуже.
12 января 1856 года во Флоренции родился второй ребёнок четы Сарджентов – Джон Сингер, здоровый и крепкий мальчик. Доктор полагал, что тоска жены после этого пойдёт на убыль, но нет. Вскоре на свет появилась дочь Эмили – единственной подруге детских лет будущего художника выпало родиться в Риме. Играть детям было не с кем, родители постоянно переезжали, и чада не успевали привязаться к кому-то бы ни было.
Образованием детей Сардженты занимались сами: отец обучал Джона и Эмили естественным наукам, мать – рисованию и музыке. Бедняжка Эмили, ещё не достигнув четырёх лет, пострадала в результате несчастного случая (одна из версий – её уронила няня) и сильно повредила позвоночник. Врачи прописали малышке полную неподвижность, Эмили несколько лет провела в кровати, после чего ей заново пришлось учиться ходить, но полностью восстановить здоровье так и не удалось. В 1861 родилась ещё одна дочь – Мэри Уинтроп, домашние её звали Минни. Семья, несмотря ни на что, всё так же путешествовала, их галоп по Европе приобретал характер «адского». Доктор Сарджент по-прежнему грезил о возвращении в Америку, но мечты оставались мечтами: жена считала, что она и дети обладают для этого слишком хрупким здоровьем. За неимением других пациентов Фитцуильям окружил постоянным врачебным присмотром собственную семью – увы, ему не удалось уберечь от болезни младшую дочь, и в четырёхлетнем возрасте Минни Сарджент умерла. Родившемуся в 1867 году Фитцуильяму-младшему тоже не суждено было вырасти – он прожил лишь два года. А вот Вайолет[59], появившейся на свет в 1870-м, выпадет долгий век – и Сарджент оставит нам множество изображений младшей сестры, его преданной поклонницы.
Джон рос подвижным, спортивным, он так же, как и мать, не любил подолгу сидеть на одном месте, не имел вкуса к рутине и ценил разнообразие. Ему очень нравились корабли, море, и отец надеялся, что этот интерес приведёт его к морской службе – конечно, на американском флоте, ведь Сардженты[60] никогда не отказывались от гражданства, и Джон Сингер, уже став известным художником, всячески подчёркивал, что он американец (пусть и увидевший Америку воочию лишь в возрасте 21 года – приехал специально, чтобы подтвердить гражданство).
Но у юноши были другие планы на жизнь, его горячо поддерживала мать – неугомонная путешественница Мэри. Он хотел стать художником. Рисовать Сарджент начал ещё ребёнком, постоянно держал при себе блокнот, где делал зарисовки карандашом и красками. Поскольку во время хаотических перемещений по Европе семья то и дело навещала Италию, мальчик имел возможность бывать в музеях Флоренции и Рима, он даже пытался копировать работы старых мастеров. Кто-то из знакомых Фитцуильяма и Мэри похвалил рисунки Джона и посоветовал как можно скорее обеспечить его хорошей школой – и доктор, находившийся в ту пору на грани отчаяния, воспользовался этим предлогом, чтобы уговорить жену где-нибудь осесть. Понятно, что правильнее было бы сразу ехать в Париж, но поначалу Сардженты выбрали Бретань и арендовали небольшой домик в Динар-Сент-Энога, вблизи Сен-Мало (и вновь – перекличка с Амели Готро: именно из Сен-Мало будет родом её муж, о котором мы пока что ничего не знаем). Этот вариант был им по карману. Мэри устроила у себя что-то вроде салона, но салон в Динар – как там его – Сент-Энога, сами понимаете, не мог удовлетворить её амбиций, да и в путь тянуло с новой силой. В конце концов супруги пришли к согласию – исключительно ради того, чтобы дать Джону нужное образование, перебрались всей семьёй в 1874 году в Париж как бы «навсегда».
18-летний Джон был тогда страстным поклонником Каролюс-Дюрана, он нашёл способ встретиться с художником и показать ему свои работы. Приняты они были мастером вполне благодушно.
Имя портретиста Каролюс-Дюрана в Париже знал в те годы каждый – в 1869-м он поразил публику работой «Дама с перчаткой» (Музей Орсэ, Париж; далее – Музей Орсэ). Провокационный портрет жены художника Полин-Мари Круазетт – где дама в чёрном интимным жестом снимает белоснежную перчатку (первая уже сброшена – и лежит в левом нижнем углу, как некий вызов публике), – безусловно, повлияет на Сарджента. Тогда, в самом начале пути, Джон Сингер был искренне благодарен мастеру за то, что согласился принять его к себе в ателье.
Каролюс-Дюрана в Париже называли «художником момента», и недостатка в заказах у него не было. Не было, впрочем, недостатка и в других ателье, и в мастерских – Париж в те годы предлагал обучение на любой вкус, поскольку попасть в официальную Школу изящных искусств, где преподавал в те годы знаменитый Жан-Леон Жером, мог далеко не каждый, а хотелось многим. Многим, но не всем – традиционное обучение не допускало сделать даже шага в сторону от проторённой академической тропы, ведущей прямиком в Салон, к наградам и признанию, а в среде художников уже вполне решительно созревали ростки протеста против всего «правильного».
Частные ателье представляли собой альтернативу традиционному обучению, и студент, прибывший учиться живописи в Париж откуда-нибудь из-за океана или из заснеженной России (как, например, Мария Башкирцева, посещавшая мастерскую Жюлиана), мог выбирать мастера, ориентируясь на его стиль, а в случае Сарджента – ещё и на саму личность. Юноша был очарован не только работами Каролюс-Дюрана, но и тем, как ловко тот выстроил свою карьеру. Дебора Дэвис, на которую я сошлюсь ещё не раз, считает, что Сарджент был невероятно практичен и ничего не делал просто так, просчитывая каждую мелочь, способную привести его к успеху.
Каролюс-Дюран, кстати, в отличие от многих коллег, не стремился открывать частное ателье – его буквально уговорили это сделать двое юных поклонников, мечтавших стать учениками звёздного портретиста. Он согласился, с условием, что молодёжь найдёт ещё нескольких желающих[61], что они сами снимут подходящую мастерскую где-нибудь на Монмартре и он будет посещать её
