Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Неожиданно начал накрапывать дождь. Несколько крупных капель упало майору на лицо. Он поднял голову и увидел, что небо заволокли низкие серые тучи. Поднялся ветер. Щука вернул адъютанту старшему сводку и, завернувшись в трофейную накидку, пошел по расположению батальона. Начали сгущаться сумерки, дождь заметно усилился. Бойцы прятались под деревьями, залезали под бронемашины, накрывались брезентовыми чехлами, жались друг к другу. Разводить костры не разрешалось. В нескольких местах майора останавливали патрули, спрашивали пароль. Щука называл пароль, и бойцы снова растворялись в темноте. Такая четкость в несении караульной службы понравилась майору. Дисциплина в дивизии, несмотря на крайне напряженное положение, оставалась очень высокой.
ВСТРЕЧА
Полдень застал группу Барбашова на краю большого, сплошь перепаханного танками поля. Война прошла здесь тяжелой поступью. Видно было, как припадала она на колени, подминая под себя мягкие стебли колосящейся ржи, как с головой закапывалась в землю, как спотыкалась в воронках, но снова поднималась и, оставляя за собой смрадный след, громыхала дальше, вперед, до тех пор, пока не искрестила все поле вдоль и поперек глубокими, словно траншеи, колеями, по которым, как в половодье, с веселым звоном неслись потоки мутной дождевой воды. Изрытое ходами сообщений, опаленное жарким бензиновым пламенем поле пестрело бурыми и черными пятнами. Со всех сторон тянуло гарью. Повсюду валялись стреляные гильзы, окованные железом ящики из-под снарядов, исковерканное оружие, трупы людей и лошадей.
«Опять опоздали, — с горечью подумал Барбашов и, не сдержав обиды, выругался. — Побрали бы черти эту гонку! Мы спешим изо всех сил и не можем догнать войну. Ну разберись попробуй, кто стоял здесь против немцев — то ли выходившая из окружения часть, то ли откатившийся на восток фронт?»
Он невольно взглянул на бойцов. Они настороженно, с пристальным вниманием разглядывали следы боя.
— Жарко было, — сказал наконец Косматых.
— Да уж, — вздохнул Клочков. — Схватились крепко, по всему видно.
И снова замолчали.
Дунул ветер. Где-то глухо осыпалась земля. В небо трепещущим комочком вскинулся жаворонок и рассыпал по-над полем серебряный звон своей нехитрой песни. Ветер дунул сильнее, и низом, над самой землей, потянул сладковатый, тошнотворный запах разложения.
Барбашов огляделся по сторонам. В дальнем конце поля, за кустами, что поднялись над рожью обрывистым берегом, чернели трубы. Чуть дальше за ними виднелись крыши уцелевших изб и буйная зелень садов. В стороне от всего этого стояло несколько полуразрушенных сенных сараев. Продолжать движение днем, когда свои войска снова отошли в неизвестном направлении, было нецелесообразно. И Барбашов, решил переждать светлое время в одном из сенников.
После беглого осмотра выбрали сарай метрах в ста от большака, тянувшегося из полусожженной деревни к лесу. Ворота у сарая давно уже сгнили, солома на крыше почернела от времени, стены просвечивали десятками щелей. И все-таки в нем оказалось лучше, чем под открытым небом. Тем более что, к великой радости всех, в сарае в достатке нашлось сухого сена.
Бойцы, облюбовав себе каждый по месту, быстро расположились отдыхать. Прилег и Барбашов. Он забился в сено с головой, но не мог согреться. Его знобило. Голову ломило, словно от угара. «Кажется, я простудился. Этого еще не хватало», — подумал он и пощупал лоб. Лоб горел. Неожиданно кто-то решительно дернул его за сапог.
— Наших ведут, — услыхал он сдавленный голос Кунанбаева.
Барбашов не понял смысла этих слов. Он просто не дослушал их до конца. Он только услыхал: «Наши» — и сразу вздрогнул, напрягся, как взведенная пружина, раскидал сено и вскочил на ноги. Возле него, такие же взбудораженные, как и он сам, уже стояли Клочков и Косматых. Щурясь спросонок, вылез из-под сена Ханыга, протирая глаза, поднялся Чиночкин.
— Наших ведут, — растерянно повторил Кунанбаев.
— Где?
— По дороге. Там видно, — указал Кунанбаев в угол сарая.
Все кинулись туда, куда он показывал. Барбашов припал к широкой щели между бревнами и замер. По дороге, извиваясь, медленно двигалась длинная колонна пленных красноармейцев. Голова колонны уже почти достигла сараев. Колонна двигалась со стороны полусожженной деревни, и хвост ее терялся среди уцелевших от пожара садов. Сколько насчитывалось в колонне людей, определить было трудно. Красноармейцы шли по четыре в ряд небольшими группами, конвоируемые с обеих сторон рослыми, плечистыми автоматчиками. Часть немцев ехала на грузовике в середине колонны.
Барбашову немало довелось видеть убитых и раненых. Но своих пленных он увидел впервые. Он смотрел на них широко раскрытыми глазами и чувствовал, как у него холодеет сердце от мысли, что только самопожертвование Иволгина и тех двух веселых москвичей, оставшихся на острове, спасло его и весь отряд от участи людей, идущих в строю по дороге. Пленные были уже совсем недалеко от сарая, и он отчетливо видел их. Они шли без ремней, без обмоток, без шнурков в ботинках. А некоторые и вообще босиком. Шли в одном строю здоровые и раненые. Шли спотыкаясь и вели под руки тех, кто сам уже не мог двигаться. На многих обмундирование было изорвано в клочья и висело лохмотьями.
Лица у всех были осунувшиеся, небритые. Люди шагали, опустив головы, хмуро глядя в землю.
Первые две группы уже прошли мимо сарая. Проходила третья. В ее составе было особенно много раненых. Группа шла медленно, и конвоиры то и дело подгоняли ее сердитыми окриками. Неожиданно один из раненых, высокий, с окровавленной, грязной повязкой на голове, остановился и зашатался. Товарищи из шеренги поспешили подхватить его под руки, но артиллерист, очевидно, был очень слаб. Ноги у него подогнулись, и он медленно опустился на дорогу. Двое конвоиров, спокойно шагавших по обочине, расталкивая пленных, рванулись к артиллеристу, подхватили его под руки и волоком вытащили из строя. Один из конвоиров, с засученными рукавами и в сдвинутой на затылок каске, быстро вскинул автомат. Но другой, рослый, с круглым лицом и бычьей шеей, остановил его. Что-то проворчав, толстяк нагнулся над красноармейцем, старательно ощупал на руках и на груди у него мускулы. Потом сорвал с головы артиллериста повязку и осмотрел рану.
Второй конвоир тем временем вывел из строя четверых пленных и жестом приказал им нести раненого дальше. Пленные подхватили товарища под руки и вместе с ним вернулись в строй.
«Как скотину
