Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
Однако историк Павел Иванов обращает внимание на то, что падение Константинополя в Москве, Твери, Новгороде было воспринято как тяжелый удар, но не как трагедия. «Да, с одной стороны рухнул один из центров православия, главный оплот православной веры в Европе, – говорит Иванов. – Но русские не очень-то сочувствовали грекам. И прежде всего из-за Флорентийской унии, которую они воспринимали как предательство веры, как вероотступничество».
Об этой унии надо сказать буквально несколько слов. Не секрет, что католическая церковь пыталась втянуть наших предков в сферу своего влияния на протяжении всей отечественной истории. Особенно усердно зазывали они Русь в объятия Рима в годы тяжелых испытаний. Всем известны попытки римских пап обратить в католичество Александра Невского, Даниила Галицкого, других князей эпохи монгольского нашествия.
Не стал исключением и XV век. Византийская империя неумолимо клонилась к закату. Турки, объединенные династией Османов, все ближе подбирались к Константинополю. Греки теряли одну провинцию за другой. Поэтому, когда византийский император обратился за помощью к христианскому Западу, римская курия поняла: этот шанс может оказаться последним. Условием любой помощи стало объединение восточной и западной церквей. Обе стороны понимали, что предстоит сложный путь проведения церковных соборов. Учитывая, что участниками объединительного собора могли быть только архиереи подчиненных Константинопольскому патриарху епархий в Византии и за ее пределами, решено было обеспечить назначение на епископские кафедры лиц, безусловно поддерживающих объединение церквей. Поэтому, когда в конце 1436 года в Константинополь для поставления на русскую митрополию прибыл посланный великим князем Василием рязанский митрополит Иона, «совершенно внезапно» оказалось, что у Руси уже есть новый митрополит – грек Исидор.
Образованнейший человек своего времени и горячий сторонник унии, Исидор прибыл в Москву с епископом Ионой после Пасхи 1437 года. И практически сразу после прибытия начал готовиться к объединительному собору. С типично византийским лукавством и двуличием он стал убеждать московского князя, что уния не приведет к подчинению Риму, что православные земли смогут полностью сохранить свои вероучение и обрядность. Это было нужно не только для того, чтобы Исидора отпустили на собор: гораздо важнее было получить доступ к финансовым ресурсам Московского государства. В итоге русская делегация, в августе 1437 года отправленная на собор в Италию, была самой многочисленной (100 человек). Обоз из двухсот коней вез денежные и иные подношения римскому папе. По дороге к границе Исидор умудрился собрать дополнительные средства также в Новгороде и Пскове.
В августе 1438 года митрополит Исидор прибыл в итальянский город Феррару, где открылся объединительный собор – до декабря он заседал в Ферраре, а потом был перенесен во Флоренцию. После долгих споров папа поставил восточной церкви ультиматум: или к Пасхе 5 апреля принять безоговорочно католическое вероучение, или убираться домой, лишившись поддержки Запада (которую пока, правда, только обещали). Православных епископов стали по одному приглашать к папе, откуда они все возвращались убежденными сторонниками объединения: было пущено в ход золото, которое привез с собой Исидор. Он же взял на себя миссию уговорить византийского императора и патриарха Иосифа пойти на уступки. В итоге 5 июля 1439 года под актом унии подписались все восточные иерархи, кроме эфесского епископа Марка. Единственный помимо Исидора русский епископ на соборе, Авраамий Суздальский, поставил свою подпись после недельного заключения в темнице…
В Москву Исидор вернулся в марте 1441 года, после трехлетнего отсутствия, получив в Риме полномочия легата – фактически папского наместника на Руси. На богослужении в Успенском соборе по приказу Исидора поминали римского папу, а после службы прочитали с амвона акт Флорентийской унии с полным подчинением Риму, его вероучению и обрядам. Летопись отмечает, что в соборе, где присутствовали великий князь с семьей, все руководство страны, церковные иерархи, царила мертвая тишина. Быстрота и натиск Исидора на время парализовали действия власти. Только на четвертые сутки Исидор был арестован и заточен в Чудов монастырь (монахи которого, как мы уже знаем, к тому времени научились делать водку, что, возможно, скрашивало уныние иерарха). Собор русских епископов объявил Исидора еретиком, но в итоге ему, во избежание ссоры с Константинополем, где теперь заправляли униаты, позволили бежать. Уже к концу года легат Исидор оказался в Риме, где продолжил службу у своего нового господина…
Итогом стало то, что приняв унию и подчинившись Риму, греки, Византийская империя «отпали» от православного мира и закономерно не получили никакой помощи от русских в борьбе с турками. В этой истории есть еще один важный, так сказать, завиток. Уния сильно испортила отношения русских с греческими купцами, которых, безусловно, было много и в Москве, и в Твери, и – особенно – в персидских землях, где спустя несколько лет окажется Афанасий Никитин. Нельзя не обратить внимание на постоянные жалобы Афанасия, что он-де встречал православную Пасху на чужбине в одиночестве. «О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище Божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху – в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут много печалился по вере христианской».
Здесь Афанасий, как нам кажется, немножко лукавит. И «в земле Мазандаранской», и в Ормузе наверняка были греческие купцы – ромеи давно протоптали торговые тропинки в экзотические страны Ближнего Востока. Но даже если Афанасий и встречал греков, он с ними, что называется, на одном гектаре молиться бы не сел – потому что считал их предателями, вероотступниками, униатами. Это тоже важный событийный фон, прячущийся за строками «Хождения за три моря».
* * *
А что же наш тверской князь Борис Александрович? Он оставался союзником Москвы вплоть до завершения борьбы Василия Темного с Дмитрием Шемякой. В 1450 году тверские войска помогали Василию в битве за Галич, а в 1453-м сам Шемяка попытался захватить Кашин. Все, что он смог, – это пожечь посады, крепость же не взял. Это было последнее военное предприятие
