Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин
– Чтоб тебе на Берлин упасть!
Его окликает голос сотоварища с нар:
– Соколов, ты довыступаешься! В карцер захотел?
Снова вой сирены. Военнопленных выгоняют на маскировку стартовой площадки. Неостывшую от ракетного пламени землю быстро маскируют фальшивыми елками, пеньками, застилают ковром искусственного дерна…
И так почти каждую ночь. Чем ближе к военной развязке, тем больше работы. Вернер фон Браун торопится. В Берлине ждут его победную реляцию – «оружие возмездия» создано! Впрочем, ждут не столько в Берлине, сколько в Вольфшанце – полевой ставке фюрера, она расположена не столь далеко от острова Узедом. Туда все чаще и чаще наведывается генеральный конструктор проекта Вернер фон Браун. Все чаще и чаще предстают они вместе с главнокомандующим люфтваффе Герингом перед нервным и не очень здоровым вождем. Гитлер старается не смотреть на огромную настенную карту. На карте – Германия в плотном кольце фронтов. Рейхсмаршал Геринг делает доклад, придавая голосу оптимистические интонации:
– Мой фюрер, мы вплотную подошли к созданию «оружия возмездия». Взгляните на карту. У нас отобрали побережье Ла-Манша, но отсюда, с острова Узедом, наши ракеты смогут поражать не только Лондон, но и главную базу британского флота – Скапа-Флоу.
Геринг показывает трассы ракет на большой карте. Гитлер взволнованно прохаживается по кабинету.
– Как скоро вы сможете создать такие ракеты, – обращается он к Вернеру фон Брауну, – чтобы они могли долетать до Москвы?
– Мой фюрер, наши ракеты уже могут достигать района Ленинграда. Еще немного, и мы сможем бить с Узедома по Москве.
– Что значит «еще немного»? Вы инженер, человек точных наук, я хочу точного ответа.
– Дайте нам еще два месяца.
– Я могу дать вам и полгода. Но двух месяцев вам не дадут наши враги! Вы должны уложиться в месяц.
– Мы уложимся в месяц. Речь идет о запуске ракет не с земли, а с самолета, находящегося в воздухе. Тогда дальность полета ракеты существенно возрастает. И спецзаряд может быть сброшен на Москву.
– Мы уже создали такой самолет на базе бомбардировщика «Хейнкель-111». Он проходит испытания в Пенемюнде, – докладывает Геринг.
И снова на Узедоме воют ночные сирены. Натужный рев взлетающей махины – еще одна экспериментальная ракета прошивает атмосферу… И вдруг взрыв. Грохот! Землетрясение! Стены барака заходили ходуном, из потолочных щелей посыпался шлак-утеплитель.
Девятаев настороженно приподнимается на нарах:
– Бомбежка? Налет?
– Не… Это у них ракета гробанулась, – радостно отозвался Соколов.
Охранники поднимают барак и выгоняют пленных тушить пожар. Горят самолеты. Ракета рухнула именно на стоянку. Пленные забрасывают землей огромную воронку. Повсюду искореженные самолеты. Девятаев жадно вглядывается в приборную доску одного из них. Все надписи на немецком языке.
– Что тут написано? – спрашивает он Соколова.
– Тахометр правого двигателя.
– А тут?
– Дроссель…
Девятаев сбивает лопатой таблички с приборной доски. Прячет в карман.
С каждым днем становилось яснее, что этот клочок чужой земли – остров Узедом – станет последним прибежищем его, Михаила Девятаева, и сотен его солагерников. Если не полягут они под бомбами английских бомбардировщиков, немцы рано или поздно расстреляют всех как свидетелей их ракетного таинства, как работников совсекретного полигона. Оставалось одно из двух: либо терпеливо ждать своего смертного часа, либо бежать, несмотря на все опасные препоны. Впрочем, для Девятаева выбора не было – терпеливо ждать выстрела в затылок он не собирался. Решение было однозначное и непреклонное: бежать!
Поначалу он с надеждой поглядывал на морскую гладь, окружавшую остров со всех сторон, присматривался и к небольшой здешней гавани Пенемюнде, где иногда разгружались самоходные баржи и плашкоуты, доставлявшие на остров грузы, накрытые брезентом. Спрятаться бы под этим брезентом да и переправиться на Большую землю… Как-никак за плечами Девятаева была неплохая речная, считай, морская, подготовка, как-никак у него был диплом судоводителя, и он мог со знанием дела разработать план побега морем. Например, захватить в гавани какой-нибудь катер и под прикрытием ночи уйти к недалекому берегу. Но недалекий берег – это все та же клятая Германия, где местные рыбаки или крестьяне как законопослушные граждане Третьего рейха выдадут его при первой же возможности. Да и к катеру еще надо суметь подобраться…
Нет, воздушный путь привел бы его к своим вернее и быстрее. Выбор был сделан – захват самолета! Взлетел, а там два-три часа полета – и ты уже у своих!
От такой перспективы кружилась голова, но трезвая оценка всех «за» и «против» могла повергнуть в уныние. Во-первых, ему как летчику-истребителю надо было садиться за штурвал тяжелого и совершено неизвестного ему бомбардировщика. В обычной жизни необходимое переучивание занимает не один месяц плюс практические полеты. А тут – сел и полетел?
Во-вторых, даже если удастся добраться до штурвала, то как разобраться с множеством приборов на панели? Ведь все таблички-шильдики на немецком языке. Попробуй определи второпях, где тут альтиметр, а где курсоуказатель, а где тахометры и прочие «метры»?
В-третьих, чтобы подготовить тяжелый самолет к взлету и полету нужна умелая команда, которая быстро снимет стояночные стопоры, а необходимо еще доставить аккумулятор, проверить топливо, гидравлику… В-четвертых, на самолетах такого класса, как тот же «Хейнкель-111», в состав экипажа обязательно входит штурман, который должен привести воздушный корабль к месту посадки, к посадочной полосе… Где попало, хоть бы и на крестьянское поле, на такой машине не сядешь.
Были и «в-пятых», и «в-шестых», и «в-седьмых», и прочие обстоятельства. Но сначала надо было решить «во-первых»: изучить, насколько это возможно, иностранную технику.
Думать приходилось о многом. Как, например, встретят самолет с фашистской свастикой советские зенитки и истребители? Собьют к черту. Ведь им неизвестно, что на нем летят свои, советские люди, вырвавшиеся из ада… Никому не улыбалось оказаться под огнем своих товарищей и стать жертвами недоразумения.
Изучив распорядок дня немцев на аэродроме, Девятаев решил, что самое лучшее время для захвата самолета – обеденный перерыв. Именно в это время у фашистов ослабевает бдительность и они оставляют свои рабочие места. Соколов метко заметил: «Если немец забил наполовину гвоздь, а в это время ударил звонок на обед, он бросает работу и уходит. Пообедает, а потом добьет этот гвоздь до конца».
Такая пунктуальность давала лишний шанс на успех.
Разбитые после налетов британской авиации самолеты стаскивали в дальний угол аэродрома – на свалку. Делали это рабочие команды из узников лагеря «Карлсхаген-1». Несколько раз Девятаеву удавалось попасть в состав таких команд. С жадным интересом заглядывал он в кабины разбитых «хейнкелей» и «юнкерсов», всматривался в расположение рычагов, рукояток, переключателей… Однажды удалось содрать с приборной доски несколько табличек, спрятал их
