Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин
Доты – это своего рода бетонные корабли, погруженные в землю по самые амбразуры. У них даже собственные имена были: «Орел», «Быстрый», «Светлана», «Сокол», «Свободный»…
Но эти «бетонные корабли» оказались весьма недостроенными, можно только представить, каково воевать на кораблях, стоящих на стапелях. Экипажи не бросают свои корабли, гарнизоны дотов не бросали свои укрепления. Каждый из этих капониров был маленькой Брестской крепостью.
Немцы обстреливали доты из пушек, бомбили с самолетов, их штурмовали саперные эйнзатц-команды с огнеметами и взрывчаткой. Но гарнизоны держались до последнего патрона.
Вот одним таким «бетонным кораблем» успешно командовал и 24-летний лейтенант-пограничник Иван Кривоногов. Его дот входил в Перемышльский укрепрайон на реке Сан. Немецкие войска обошли укрепрайон, захватили с тыла город и ударили по дотам. Их должны были защищать специально подготовленные пулеметно-артиллерийские батальоны, но в реальности под бетонную «броню» ушли все, кто оказался поблизости. Так заместитель начальника погранзаставы Кривоногов стал комендантом дота. Гарнизон под его командование держался до последнего патрона аж до 3 июля. Армейские части отошли далеко на восток, а осажденный дот еще держал под обстрелом свой участок государственной границы. Стрельба из его амбразур заглохла только после прямых попаданий артиллерийских снарядов. Из пятнадцати бойцов гарнизона в живых оставалось только четверо раненых, полуоглушенных красноармейцев. Среди них оказался и Иван Кривоногов. Обычно пограничников немцы расстреливали сразу, считая их всех коммунистами. Но Ивану повезло. Отправили в лагерь…
Характером Иван был под стать Девятаеву – кремень, убежденный боец, справедливый воин. Он и в лагере продолжал оставаться лейтенантом-пограничником. Кривоногов не в первый раз готовился бежать из плена. Во время первой попытки он убил лагерного провокатора и даже перемахнул за периметр, но в последний момент был схвачен. После долгих истязаний и допросов немцы отправили его в концентрационный лагерь Найцвелер-Штутгоф под Страсбургом. Там его спасла неразбериха, связанная с переизбытком заключенных. Из Найцвелера Кривоногова перебросили на остров Узедом – в «Карлсхаген-2». Однако он и тут не успокоился, собрав вокруг себя группу единомышленников и начав подготовку нового побега. Так он подружился и с Владимиром Соколовым, с которым неизменно работал в паре на всех назначенных работах… Здесь же, на аэродроме, их бросили на опаснейшее дело: откапывать неразорвавшиеся бомбы, сброшенные союзниками на Пенемюнде… Работа наедине со смертью.
М.П.Девятаев:
«Заключенных гоняли засыпать бомбовые воронки, ремонтировать взлетные площадки, строить новые сооружения, рубить лес…
Однажды я обратил внимание, что некоторые заключенные одеваются теплее и на вид казались не такими изможденными. Среди них были и мои знакомые по Заксенхаузену. Заинтересовался. И когда мой сосед по нарам утром поддел под байковую куртку теплый и модный свитер, я спросил его, где он взял. Оказывается, он работал в „бомбен-команде“. Рабочих „бомбен-команды“ увозили далеко за пределы лагеря, чтобы они там вытаскивали и обезвреживали невзорвавшиеся бомбы. Работа, конечно, очень рискованная. Но там можно было и поживиться кое-чем.
Я тоже затесался в „бомбен-команду“. И вот машина нас везет по вязкой лесной дороге в неизвестном направлении. Здесь услышал, что наша команда – пятая по счету, четыре предыдущие взлетели в воздух.
Высадили нас возле руин. Было видно, что дома разрушены недавно. Выдали кирки, лопаты, другие землеройные средства и под конвоем солдат и овчарок повели к объекту. Охранники показали, где находится невзорвавшаяся бомба, потом инструктировали, как вынимать взрыватель. Строго приказывали передавать все ценное, что будет найдено в разбомбленном доме. И мы поползли в пролом. Наша команда состояла исключительно из советских людей. Добравшись до объекта, кто-то шутя сказал:
– Это, друзья, наша территория. Сюда ни один эсэсовец не подойдет. Без них хоть подышим вволю.
Работа действительно была необыкновенно опасная. Бомба прошила все этажи здания и застряла под полом нижнего. Ее надо вытащить и обезвредить. А это требует максимальной осторожности в каждом движении.
И здесь несколько дней работы не укрепили мое здоровье, а измотали нервную систему до предела. Каждую минуту ожидать, что тебя разнесет в клочья? Нет, так можно и свихнуться. А о побеге здесь нечего было и думать. Не пройти сквозь охрану».
Тем не менее мысли о побеге никогда не покидали его. Тем более что и команда, ватага, подбиралась своя, во многом благодаря деятельности Ивана Кривоногова.
А еще у Ивана был хороший голос, и он пел всякий раз, когда выпадал для того случай.
Пел он без музыки красивым чистым голосом, отбивая такт ногой. Пел скорее для себя, чем для других, но иной музыки в бараке не было, и все, кто был рядом, подсаживались к певцу поближе:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится вертится, хочет упасть…
Девятаев очень хорошо представлял себе этот голубой шар. Конечно, это небо. И оно крутилось как голубой шар всякий раз, когда подбитый самолет падал… И тогда казалось, что само небо хочет упасть вместе с горящей машиной…
Иногда лагерный Карузо, как его прозвали слушатели, пел старинные романсы, и тогда происходило чудо: расступались стены лагерных бараков, открывался простор воли, и каждый снова возвращался в прежнюю жизнь, становился пехотинцем, танкистом, артиллеристом, каждый вспоминал свой город и своих подруг, невест, жен…
Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей.
И хотя каждому спешить было куда и было кого любить, но печаль этой старинной русской песни переполняла душу. И слова ее очень точно рисовали окружающую картину, выражали общее настроение:
Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь,
А прошлое кажется сном,
Томит наболевшую грудь…
Как ни удивительно, но именно этот грустный романс вызывал яростное желание взорвать черный морок лагерного бытия, вырваться из него вместе с ямщиком тройки и помчаться с ним к родным пределам. А уж там было кого любить!
Фаина! Каково ей было ждать в полной неизвестности о судьбе мужа?! Дождется ли?
В плену Девятаев отпустил усы, чтобы выглядеть постарше и чтобы уменьшить площадь лица для изуверского бритья тупой бритвой. «Сбрею после плена, – обещал себе летчик, – а то Фая не узнает…»
Темень спящего барака. Вой сирены – это запуск очередной ракеты Фау-2. Всполохи работающего двигателя. Феерическое зрелище со зловещими всполохами огня. Чудовищный, сатанинский рев. Охранники отгоняют военнопленных от окон барака:
– Вэг! Энтфернт! Вэг риндер!
Никому нельзя смотреть. Но Девятаев успевает заметить, как в небо уходит огненное
